Снизу вверх

На кого ни взглядывалъ Михайло, всмъ, казалось, было скучно до смерти и никто не зналъ тайны, бывшей у него въ груди. «Но если бы люди знали эту тайну, могли-ли бы они воспользоваться ею для своей радости?» — спросилъ себя Михайло и отвта не нашелъ. Но онъ самъ можетъ! Ршивъ это, онъ принялся благоразумно обдумывать, что длать. Если въ одномъ мст ему покажется подло, если тутъ вздумаютъ на него надть веревку, онъ оторвется и уйдетъ. Никто не въ силахъ его остановить, обратать и взять, если онъ самъ не захочетъ влопаться куда-нибудь въ рабство изъ-за хлба или изъ-за денегъ. Чтобы не сдлаться рабомъ, онъ будетъ ходить изъ одного мста въ другое, изъ губерніи въ губернію, побываетъ везд, посмотритъ на все… Для житья ему не много надо, а богатство не обольщаетъ больше его…

Михайло не подозрвалъ, что черезъ нсколько дней онъ забудетъ свой секретъ и самъ, душой и тломъ, отдастся въ руки.

Пробродилъ онъ въ этихъ счастливыхъ мечтахъ до вечера. У него на ночь не было угла. Наружный видъ его носилъ на себ слды кирпичныхъ сараевъ. Одежда его сильно обносилась и выглядла безпорядочно: разодранное въ нсколькихъ мстахъ пальто, нкогда табачнаго цвта, но теперь лоснящееся, какъ кожа, рыжіе и до нельзя стоптанные сапоги, въ которые вложены были панталоны съ зіяющими отверстіями, — все это еще недавно тяжело отразилось бы на его спокойствіи. Но въ эти минуты счастія онъ гордо шагалъ по тротуарамъ, не обращая вниманія на свою отрепанную вншность. Лицо его ярко свтилось, взглядъ самоувренно устремленъ былъ впередъ, и онъ чувствовалъ, что какъ-будто вырось. Счастливый день! Когда онъ вырвался изъ деревни и летлъ въ городъ, онъ, въ сущности, также радовался вол, но тогда эта радость была птичья. Теперь-же онъ сознательно понималъ, чего ему искать, куда идти и какъ жить на свт. И въ первый разъ въ жизни онъ былъ доволенъ собой, въ первый разъ также любилъ все, что видлъ, — солнце, небо, городъ, людей.

Только подъ вечеръ онъ собрался къ омичу… Почему въ омичу? На этотъ вопросъ онъ едва-ли могъ бы отвтить ясно. Видлъ этого человка онъ только разъ, знакомъ съ нимъ вовсе не былъ и теперь, вроятно, потому собрался къ нему, что много слышалъ замчательнаго объ этомъ человк. Быть извстнымъ въ большомъ город множеству чернаго люда — это много значитъ для простого слесаря, какимъ былъ омичъ. Говоря о немъ, рабочіе длались серьезными и знали его; знали его такіе люди, которыхъ онъ въ глаза не видалъ; даже недавно пришедшіе на заработки черезъ нкоторое время уже слышали о немъ. Точно въ такомъ же род слышалъ о немъ и Михайло, и когда разсчитывался на кирпичныхъ сараяхъ, то какъ-то сразу ршилъ: «пойду къ омичу». Найти его было легко. Черезъ короткое время, сдлавъ справки лишь на одной фабрик, Михайло отыскалъ домъ и квартиру омича. Было уже темно, когда онъ вошелъ въ двери. Свтъ ярко горвшей лампы его ослпилъ, а четверо сидвшихъ за столомъ и пившихъ чай однимъ своимъ видомъ такъ поразили его, что онъ сталъ какъ вкопанный у порога. Онъ уже не сомнвался, что далъ промахъ и попалъ въ другую квартиру, къ какимъ-то господинъ, а вовсе не къ слесарю омичу, но все-таки онъ спросилъ прерывающимся голосомъ:

— Тутъ живетъ Алексй омичъ, слесарь?

— Здсь, — отвтилъ одинъ изъ сидвшихъ, не поднимаясь изъ-за стола.

Михайло взглянулъ на говорившаго и призналъ омича — онъ самый! Широкое, добродушное лицо, большіе срые глаза, широкая улыбка, не сходившая съ его полныхъ губы маленькій носикъ съ пуговку — онъ! Но одтъ онъ былъ такъ хорошо, что трудно было принять его за рабочаго. Другіе трое произвели то же впечатлніе; передъ самоваромъ сидла несомннно барыня; возл нея сидлъ несомннно баринъ; только третій одтъ былъ въ синюю блузу, грязную и закапанную масломъ, но онъ такъ свирпо смотрлъ, что Михайло сильно струсилъ и боялся поднять глаза на этого, повидимому, чмъ-то разгнваннаго человка. Самоваръ, столъ, мебель, комната, — все это было такъ чисто и пріятно, что совсмъ довершило чувство изумленія Михайлы. «Вотъ теб разъ!.. а слесарь…» — подумалъ Михайло съ быстротой молніи.

Но ему не было времени долго размышлять. омичъ спросилъ, что ему надо? И онъ долженъ былъ волей-неволей объяснить цль своего прихода. Выслушавъ желаніе его найти какое-нибудь мсто, омичъ пожалъ плечами и задумался. Въ комнат воцарилась тишина, которую Михайло истолковалъ не въ свою пользу. Онъ сразу сдлался опять дикій и угрюмо осматривалъ компанію.

Наконецъ, омичъ сталъ разспрашивать, какую ему надобно работу, что онъ, откуда? Михайло разсказалъ, отрывисто и угрюмо, причемъ нисколько не смягчилъ своихъ дикихъ выраженій,

Слушая все это, омичъ и его товарищи улыбались. омичъ вспомнилъ лицо Михайлы — гордаго оборванца, спросилъ объ его имени и предложилъ ему ссть.

— Отчего же не хорошо тамъ? — спросилъ омичь съ улыбкой.

— Срамота! — рзко возразилъ Михайло и выразилъ на лиц величайшее презрніе.

— Хозяинъ, что-ли, не хорошъ?

— Нтъ, хозяинъ что-же, какъ обыкновенно… А такъ, вся жизнь — чистый срамъ, свинская.

— Грязная, ты хочешь сказать?