Снохождение (СИ)

Даэльси не обращала внимания на Миланэ, словно её здесь не было; но это не угнетало, наоборот — делалось легче.

«Счастливые… У каждого своя судьба, каждый печется о своём… И никто никогда не узнает ужасной правды, не узнает о смелом жесте духа, и все будут говорить: вот, Ваал её не принял, не принял в третьем испытании. Хотя на самом деле это был лишь яд, а больше ничего. Сколько нас было таких?.. В прошлом году на Приятии погибла одна дисциплара — это немного. Интересно, она тоже сносила какой-то позор или просто случилось обычное отравление сомой?»

Сома — сумасбродная смесь, которую в обычной жизни никто употреблять не станет. Немудрено, что некоторые из молодых львиц-Ашаи не выдерживают такого испытания.

«Какая дурацкая традиция», — подумала Миланэ.

— Крапивник поёт, что твой приход очень кстати, — сказала ей Даэльси, подсев поближе.

Только теперь Миланэ заметила, что ученицы разошлись.

— Неужели? — слабо улыбнулась дочь Андарии. — Эм… наставница Даэльси…я могу быть с львицей откровенной?

Та ответила не сразу, а немного подумала, посмотрев вверх и в сторону.

— Угум, — кивнула.

— Наставница, а птицы поют о смерти?

— Поют.

— А они что-то поют о моей смерти? Наставница может спросить… у кукушки, например?

— Плохие мысли перед Приятием? — благостно улыбнулась Даэльси, сверкнув добрыми, отрешёнными глазами. — Кукушки сейчас не поют. Я знаю, что ты — мастерица Карры. Почему сама не посмотришь?

— Принято считать, что такие вещи — для самой себя — трудно взять на мантику.

Даэльси смотрела на неё, а потом хлопнула в ладоши, покачав головой, не теряя веселости.

— Ой, глупости тебе в мыслях, Милани. Не волнуйся, — дотронулась к её груди. — Слушай сюда: ты встанешь на колени, выпьешь сому, тебя сёстры Круга сразу уложат и будут с тобой вести беседу, пока не уплывёшь. Можешь чуть-чуть схитрить: когда будешь пить из чаши, пролей по подбородку; наказывать никто не станет — спишут на волнение.

Она пригладила её по щеке.

— Чему быть, того не миновать. Всё будет хорошо.

Вдруг Миланэ взяла её ладони и крепко сжала:

— Наставница Даэльси… Наставница Даэльси… — повторяла она, совершенно не понимая, что сказать, как продолжить. Должны найти какие-то слова, должны!

— Но-но, милая, всё будет хорошо. Так бывает перед Приятием, это волнительно. Но-но… — Даэльси обняла дисциплару.

Она отпрянула, не в силах совладать с тем, что плачет. Тогда Даэльси приложила ладони к её глазам, словно укрывая от стыда.

— Давай о чём-нибудь поговорим, — предложила она.

— О чём? — спросила Миланэ, не видя мир.

— Ты ещё хранишь тот северный амулет?

— Да. Мне его дал один лев, мы обменялись памятью. Такие вещи нельзя бросать, даже если они кому-то не нравятся.

— Ничего нельзя бросать лишь потому, что это кому-то не нравится.

— Верно. Но за всё можно поплатиться. Тот, кому что-то не нравится, может оказаться сильнее… и накажет за то, что ты делаешь.

— Поэтому Ашаи-Китрах должна быть сильной, — Даэльси утирала слёзы Миланэ.

— Но есть предел любой силе; есть вещи, с которыми невозможно совладать. И тогда остаёшься перед выбором: пасть в схватке или уйти с поджатым хвостом.

Наставница молчала.

— Но Ашаи-Китрах не поджимают хвоста.

— Как ты себя ограничиваешь. Почему бы не уйти, гордо взмахнув им?

— Это будет фальшиво.

— Зато ты продолжишь делать то, что хочешь.

— Это будет фальшиво.

Наставница убрала руки, Миланэ сощурилась от света солнца. Миланэ быстро встала.

— Пусть наставница простит. Я пойду… Прощаюсь с наставницей.

— До свидания, Милани, — улыбнулась ей Даэльси.

Потом она долго и упорно искала любимую наставницу Хильзари. Оказалось, она в Гелейсе; и Миланэ пришла как раз вовремя — ей надо было уезжать далеко в Хольц. Заметив одну из любимиц, Хильзари бросила небольшую компанию сестёр и поспешила к ней:

— Ах, как жаль, что не смогу видеть тебя сразу после Приятия.

— Спасибо за всё, наставница Хильзари. Спасибо за всё. Все эти годы львица заботилась обо мне. Помнит ли наставница, как я, испуганная, приехала из Ходниана, вместе с Ваалу-Мрууной? И львица была одной из первых, кого я увидела…

— Это…

— Я старалась быть хорошей ученицей. Я пыталась сделать всё. Пусть мне простится, Хильзари. Я прошу прощения.

— Ты куда?

— Туда…

«Я не боюсь. Страха нет. Смерти нет. Ничего нет», — думала она, разоблачаясь, чтобы взять одеяние для жестов, поз и танцев. — «Делай, что должна, и будь, что будет. Делай, что должна, и будь, что будет. Делай, что должна, и будь, что будет».

Красный зал Гелейсы был пуст, когда она зашла в него. Тишина умиротворяла. Она сама себе приказывала, какую позу принять; и одна плавно перетекала в другую, а та — в третью, а та… И так без конца.

Это помогало не размышлять. Мысли стали назойливы, противны, они никуда не вели и ничем не могли помочь.

Ученицы, что пришли на предвечерние занятия, осторожно указывали на неё, ибо Миланэ делала всё хорошо, вполголоса сообщая друг другу:

— Смотрите, смотрите: это — дисциплара перед Приятием.

Когда она пришла домой, то даже не успела омыть лапы, как в дверь робко постучались.

— Можно.