Сны Эйлиса (СИ)

Над правым глазом резко и отчетливо пульсировала кровь, на лбу вздулась жила, рука же невольно потянулась к талисману — так всегда делали льоры в случае опасности или сомнения, словно обращаясь к мудрости предков. Но ныне они молчали. И Эльф не торопился говорить, губы его кривились, словно наружу рвался неразборчивый вопль. Сорвавшимся голосом он прохрипел, подавившись судорогой:

— Своим появлением на свет.

В глазах Эльфа заблестели слезы, непривычные для непоколебимого воина и хладнокровного стража. Но Сумеречный с отеческой нежностью глядел на Раджеда, с надеждой и непонятным дотоле восхищением. И в тот миг сделалось жутко, Раджед потерял дар речи, в груди что-то оборвалось.

— Ты должен был умереть, Радж, не прожив и двух дней. Из-за заклятья, насланного отцом Нармо Геолирта. Долгожданный любимый ребенок… Геолирт-старший знал, как ударить побольнее. И ему это удалось, — голос Эльфа набирал силу, словно он сломал незримую печать непреложной тайны, и она обязывала поведать о себе в деталях. — Но твоя мать призвала меня своим безутешным горем. И умолила вмешаться в ту сферу, что запретна даже для меня: в течение жизни и смерти. Я откликнулся и не позволил тебе умереть. Заклятье рассеялось, я ликовал вместе с твоими родителями. Но тогда же начало происходить непоправимое: мир Эйлис погружался в оцепенение каменной чумы.

Эльф вновь глубоко вздохнул, словно погружая себя в медитативный сон, даже слегка раскачиваясь из стороны в сторону. Однако голос рвался надрывом скрипки, когда смычок беспощадно врезается в струны, выводя красоты музыки. Творение — великая жертва. Спасение жизни вопреки законам мироздания — запрет или испытание? Раджед не размышлял, пока не размышлял, сраженный правдой. Предупреждения Эльфа показались недостаточными. Впрочем, чтобы подготовиться к такой истине не хватило бы и миллиарда лет.

— И подобные неисправимые катастрофы случались в каждом мире, где я смел проявить чуть больше своей истинной силы, — прохрипел Эльф, съеживаясь, вздрагивая. — Семарглы обнаружили источник могущества и вторглись в те сферы, что недопустимы для человека и любых существ во Вселенной, наделенных разумом и волей, но все же являющихся тварями, а не Творцом. С тех самых пор мне в наказание гибнут целые миры, в наказание за мои чудеса недостойного, — полушепот взвивался в вой: — Миры! Чем больше я стремился спасти множество жизней, тем больше сеял смерть. Стоит только сердцу моему дрогнуть, стоит только воле равнодушия дать трещину, как вместо благоденствия начинаются бескрайние разрушения. В одном мире я попытался спасти людей с помощью совершенной науки. Я построил для них гигантский высокотехнологичный город. Но… — он зло поморщился, почти с отвращением бросая: — Люди разделились на жителей Города и его изгоев, даже не попытавшись спасти свою планету. Вы поступили не лучше. В этом уже есть часть и твоей вины.

— И в чем же? — Раджеда отрезвил нахлынувшее негодование. Он медленно поднялся с места, едва не обнажая когти. Почему-то ему чудилось, словно он вступает в поединок с собеседником. Впрочем, сознание всеми способами отгораживалось от шока, едва сдерживая подступавшее цунами невозможной паники.

Он — ошибка существования, из-за которой гиб Эйлис? Нармо не обманул! Худший враг сказал правду, тогда как друг обманывал столько лет. Да и друг ли теперь? Общался, чтобы загладить свою вину? Оберегал, как продукт своего эксперимента?

Однако же так легко осудил бы прежний Раджед. Но некто новый, родившийся после добровольного разрушения портала, после прикосновения к вечности, смиренно признавал: мотивы Эльфа куда глубже и милосерднее. Он совершил недозволенное с точки зрения стража, но единственно верное для человека. И именно поэтому оставался самым верным другом.

— В бесконечной замкнутости на одном себе, — объяснил Сумеречный. — Эйлис был выпит, высушен войнами льоров. А я подтолкнул распад… И все же… Это был я.

— Но если ты разрушил Эйлис, то есть ли у нас сила, чтобы его восстановить? Ты убил мою мать? — сдавленно обвинил Раджед.

— Нет… О нет! — Эльф протестующе замахал руками, однако замер, уставившись себе под ноги. — И одновременно — да. Она была тесно связана с магическим балансом, что питал Эйлис с начала времен. Когда он треснул, иссякла ее долговечная молодость и магия. Прости меня! — воскликнул Сумеречный, но умолк, медленно вынося себе приговор: — Хотя… За это невозможно простить.

— Если у тебя столько силы, то почему ты не мог восстановить баланс? — не понимал Раджед. Получалось, что все это время Страж имел власть и над чумой окаменения. Вопросы возникали один за другим.

— Стало бы еще хуже! Стоило только разуму моему вновь объять нечеловеческое, то я увидел, как вслед за немедленным восстановлением Эйлиса гибнут новые и новые миры, сталкиваются звезды и планеты, разверзаются черные дыры.