Сны из пластилина

За ужином отец с дочерью поведали друг другу последние новости, посплетничали про родственников и общих знакомых, не обошли вниманием и «по уши влюбленного» Сайруса, которого дед просто обожал. Обслуживал их, как обычно, сам Альберт; он всегда так делал, когда те наведывались сюда. В школе Инес с Альбертом не были особо близки, но она была одной из немногих, которая не смеялась над его полнотой и всегда обращалась к нему по имени, в отличие от других, неизменно называвших его «пухликом» или «толстяком». Видимо поэтому и без того всегда милый с посетителями Альберт с ними был еще милее, и всегда после ужина угощал их парой рюмочек душистого домашнего ликера, снискавшего заслуженную славу у постоянных клиентов.

Зная своего отца как облупленного, она еще в начале беседы уловила, что за всеми вопросами про работу, семью и дела, он оттягивает момент, ради которого, в сущности, и хотел увидеться с ней.

– Папа, ну все, давай, выкладывай, – перешла она в наступление, призывно сжав в своей ладони его уже дряблую, старческую руку.

– Да, нет… ничего особенного, просто увидеть тебя хотел… Совсем сентиментальным стал в последнее время. Хожу по местам, которые любил в молодости, замечаю, что часто копаюсь в старых вещах, как своих, так и твоей матери, да и твоих детских тоже. Не то, чтобы я намеренно хотел найти что-то или вспомнить, а так, просто вдруг обнаруживаю себя копающимся в вещах или идущим куда-то… Начала не помню, как будто в середине действия уже оказываюсь. По-моему, подхожу к концу…

– Папа, не говори так, – призывно перебила она его.

– Нет, доча, ты не думай, что мне грустно. Просто наблюдение… Мне жаловаться – грех! Оглядываясь назад – я доволен. Я пожил жизнь! Долгую и… и содержательную. Был с твоей матерью, ты есть, творил в жизни, как мог…

– Пожалуйста, не говори о себе в прошедшем времени, прошу тебя, – мольбой протянула она, с нежностью поглядывая на отца.

– Нет-нет, ты не думай… Вот только… – замялся немного, колеблясь, но рука дочери, еще сильнее сжавшая руку старика, придала сил, и он почти выдохнул:

– Я был хорошим отцом, Инес? – с этим вопросом глаза его мгновенно заволокла сверкающая пелена слез, застывшая на месте; стоило ему лишь моргнуть, и они стремительно помчались бы вниз по испещренным глубокими морщинами щекам. Сквозь эту пелену он смотрел на дочь, ожидая ответа. В голове Инес пронеслось: «ах, вот оно что».

– Да, папа, ты был хорошим отцом, – спокойно ответила она, утвердительно кивнув головой и взяв его руку в свою; потом подсела к нему и положила голову на его уже покатые плечи.

То был нужный ответ. То был правильный ответ. Не «очень хорошим», не «отличным», не «самым лучшим» – все это не то, она это чувствовала. Это было бы пафосно, несерьезно и даже немного фальшиво. И она была права: этот ответ больше всего ласкал его слух, бальзамом ложился на душу. Он не был отличным отцом, ни уж тем более самым лучшим – он сам прекрасно это знал. Для этого его слишком часто не бывало дома, когда она была ребенком и особенно подростком: будучи звездой балета, а затем и знаменитым хореографом, он был поглощен своей карьерой и часто гастролировал по миру.

– Я вот рылся в твоих детских фотографиях и почти везде ты с мамой. Не так много фотографий, где мы вместе. Потом вспоминал твое детство, юность, – я больше помню тебя на экране компьютера или планшета по видео-звонкам… Теперь же мучаюсь: стоила ли моя карьера того, чтобы меня не было с тобой на твоих детских фото? Нет, думаю, что не стоила, оттого и мысли всякие.

Словно нарочно, в этот момент к двери направлялась пожилая дама и, завидев его, подошла к ним и со словами: «Добрый вечер! Мое восхищение и почтение вам, господин Флавия!» вышла из кафе. Это столь привычное и приятное ему действо сейчас было просто невыносимо: его внутри передернуло, словно от боли.

– Папа, ты всегда был рядом, когда ты был мне нужен, – добавила она, поцеловав его в щеку. – Мама же могла позволить себе что угодно, быть где угодно и работать, когда угодно, вот я с ней и была по большей части.

– О-о, твоя мама действительно могла многое! – просиял он, оживившись. – Нам с тобой повезло с ней. Как ее называли в научных кругах? Светоч!

– Ну, может вам и повезло друг с другом, а мне с вами точно не повезло в этом плане, – уже шутя произнесла она. – Мать – светоч науки! Отец – звезда балета! А мне как жить с этим? Меня в детстве взрослые нашего квартала никогда не называли по имени, только «дочь Берта» или «дочь Флавия». До сих пор, если случается оказаться около вашего дома, слышу такое же обращение от старых жильцов. Уже сама шестнадцать лет как мать, а там все в дочерях хожу. У вас есть ваше бессмертие, а мне куда? Так и живу в вашей тени, – псевдо-обиженным тоном закончила она.

– О-о, моя бедная девочка, – улыбаясь, поддержал шутку отец, обнимая ее. Теперь была его очередь утешать.

В этот уже легкий момент, Альберт, тонко чувствующий настроение посетителей, подлетел с двумя рюмками ликера.