Сны из пластилина

– Как всегда от заведения! – отчеканил он, добавив с лучезарной улыбкой: – Господин Флавия, ваши визиты придают нашему заведению особую, творческую ауру. Глубоко убежден, что именно благодаря вам, сюда стали захаживать люди искусства, писатели, художники. Очень, очень вам рады!

– Мальчик мой – любой каприз за ваш ликер!

– А я, Альберт, простой и никчемный посетитель? – с шутливым упреком вставила Инес.

– Инес, ты важнее, – ты спасла мои школьные годы, – незамедлительно последовал ответ, полный искренности и благодарности.

– О-о, спасибо, Альберт! Как мед на душу. Хоть кого-то спасла!

– Ай-да, Альберт! к любому подход найдет, – восхищенно прибавила она, когда тот удалился.

– Истинный Станка! – доброжелательно заключил отец.

Тут он сделал движение, похожее на всплеск рук, явственно демонстрирующее гнев на свою «никчемную память» (а языком тела, как и подобает артисту балета, он владел бесподобно), после чего, изящно изъяв из своего кармана конверт, продолжил:

– Кстати, вот, в твоей комнате, в полосатой коробке с открытками, нашел этот открытый конверт на твое имя, подписанный твоей мамой, а внутри его – запечатанный конверт, но без адресата. Видимо там письмо. Ты ведь его видела, да?

– Ах, да, я сама его туда положила… после того как мы вернулись в ваш дом после ее похорон. Это было одной из последних просьб мамы – передать запечатанное письмо кое-кому, если тот человек придет на похороны. Он не пришел, вот оно и осталось, – машинально ответила она, тут же пожалев о сказанном. «Ах, нужно было просто сказать, что это для меня», – с досадой подумала она.

– А, да? И кому же?

– Магнусу Кельда, – невозмутимо ответила она, украдкой, однако, наблюдая какой эффект произведет сказанное на отца. – Она с ним работала давным-давно, это…

– Я знаю кто это, – перебив ее, резко выпалил он, внутренне подтянувшись. Легкое недовольство мелькнуло у него на лице, не укрывшееся от дочери. – Мама сама тебя попросила?

– Нет, я узнала об этом незадолго до похорон. Конверт передала мне Анаис, сказав, что мама попросила передать его мне, когда та навестила ее в больнице в последний раз. А в конверте для меня была записка мамы с просьбой.

– А что же ты не передала? – чуть погодя, уже мягче спросил он.

– Я же уже сказала, пап. Мама в записке ясно наказала – передать письмо только если он придет на похороны. Он не пришел.

Она видела, что это привело его в некоторое замешательство, граничащее с тревогой. Он пару раз порывался что-то сказать, но не стал. Она понимала его состояние, коря себя за промах; своей прямотой доставила отцу совсем ненужные переживания.

Поборов смятение, он уже спокойно произнес:

– Не знаю, знаешь ли ты, что они раньше были вместе? В смысле не только по работе, у них были долгие отношения. Давным-давно, до меня еще.

– Да, папа, знаю, но не от нее, а так. Это ведь не секрет. Думаю, что мама посчитала – если он придет на похороны, значит она ему была дорога в свое время, пусть и было у них все очень-очень давно, и тогда он достоин получить ее прощальное письмо. Ну а если нет, то – нет.

– Похоже на то… Тогда держи его у себя. А то теперь мне ой-как хочется открыть и почитать. Боюсь, что не выдержу и поддамся соблазну, – полушутя сказал он, глядя на письмо.

– Хорошо. Но я твердо знаю, что ты бы не стал этого делать, папа.

– Сейчас я в себе не так уверен, если честно…

За ликером последовало кофе, и они не скоро покинули Библ, наговорившись вдоволь. Вместе с тем, от нее не ускользнуло, что после новости про письмо, отец был более задумчив, а их дальнейшим разговорам в тот вечер не хватало спонтанности, обычно присущей их беседам.

После они вместе направились в сторону его дома, где была нужная ей станция метро. Распрощавшись, дочь нырнула в метро, а отец свернул в переулок, ведущий к дому, где в свое время бегала «дочь Берта-Флавия».

Вечером она вкратце пересказала Бьорну о беседе с отцом, отчего последние остатки его досады от несостоявшегося ужина мгновенно улетучились. «Видимо старику действительно нужно было отвести душу», – мысленно заключил он.

Их мальчика все еще не было. «Ай-да, Кайла!» – дивились они.

* * *

Вернувшись с командировки домой, где-то в пятом часу утра, Икрам, к своему удивлению, застал Айгуль совсем бодрствующей. За бурными приветственными объятиями и поцелуями, они решили позавтракать, благо Икрам выспался в поезде, а Айгуль спать не хотелось, несмотря на то, что спала она мало. Она пребывала в чрезвычайном возбуждении.

После обычных, вступительных расспросов о командировке и его рассказа, он, видя необычайное волнение и блеск в глазах жены, которая, если и слушала его, то мыслями витала где-то в облаках, попросил ее сразу выкладывать в чем дело; что это за новость, что лишила ее сна? Немного потянув момент, интриги ради, она выпалила, буквально вибрируя от волнения:

– Угадай кого я увижу лично? – призывно добавив, почти визжа: – Давай, давай, и не мелочись на догадки!