Сны из пластилина

Но в этом плане уж лучше такой как Сабит, нежели, – не дай Мать родная! – опять повстречать кого-нибудь как Олжас. Чуть совсем не пропала из-за него. Ее аж в пот бросало, когда она вспоминала о нем, хотя это было давно, когда Дамира еще не было на свете. Они были ровесниками, он был довольно умен, но ему откровенно не везло на профессиональном поприще. Помимо взаимной симпатии, их объединяли еще и интересы; и за какие-то месяцы они сильно сблизились. Она тогда совсем голову потеряла, эмоционально привязавшись к нему. Такая сильная душевная связь не могла не сказаться на их плотских отношениях, усилив их необычайно. Она буквально таяла в его объятиях, растворяясь в половом акте прямо-таки на кусочки, расщепляясь на атомы. Когда она принимала его в себя, ей казалось, что он проникал дальше, глубже, – в ее сознание, «аж все тело звенело» – как она однажды призналась своей давней подруге. Иногда такое заканчивалось тихим плачем, блаженным плачем. И она позволяла ему делать с собой все, что ему было угодно, абсолютно все. Таких телесных наслаждений она не испытывала ни с кем больше, даже с Абаем такого не было, – ее первой и, как ей казалось, настоящей любовью (и пока единственной). С Олжасом она себя не узнавала: ходила потерянной, земля уходила из-под ног; твердая хватка, которой она держала свою жизнь, ослабевала. Разумеется, такое не могло остаться незамеченным. На работе начало не ладиться; руководство, прежде всегда довольное ею, начало косо поглядывать на ее участившиеся отложения сроков исполнения того или иного поручения, или на неполноту раскрытия того или иного вопроса. Айке уделяла совсем мало времени. Да и Икрам, она была уверена, знал про существование «кого-то» или, как минимум, подозревал; их отношения тогда были натянуты до предела. Но хуже всего было то, что это все ее тогда не сильно беспокоило, она как будто наплевала на окружающий мир. Неизвестно чем бы все это для нее закончилось, если бы Олжасу наконец не улыбнулась удача в профессиональном плане: ему предложили хорошую работу за рубежом, о которой он, по его словам, «и мечтать не мог». Это было спасением. Он поначалу хотел отказаться от предложения, лишь бы не уезжать от нее, но она настояла, почти заставила его принять его. С ним рядом она была обречена «погибнуть»; словно корабль, давший пробоину и безудержно погружавшийся под воду, капитан которого ничего не в силах поделать, и даже не спасается. Поэтому последним усилием воли, почти «в прыжке», она ухватилась за эту возможность спасения. Все мысли о том, что лично для него это был шанс вывести свою профессиональную карьеру на новый уровень, пробиться в жизни, стать независимым, были на далеком втором-третьем плане, хотя именно этим она и убеждала его, да и саму себя, чтобы он не упустил улыбку судьбы. За всеми этими доводами, которые она приводила ему, за всеми фразами – «твой шанс», «твое будущее», «твоя жизнь», ее внутреннее я, ее инстинкт самосохранения, игнорированный месяцами, и восставший, словно феникс из пепла, истошно кричал: «мой шанс спасти мое будущее, спасти мою

жизнь!» Она спасала себя, только себя. Она почти умоляла его уехать. Он уехал. Она снова была свободна. Грустна, но свободна. Потом и грусть прошла.

Спустя годы, оглядываясь назад, их отношения ей казались какой-то непостижимой, почти болезненной зависимостью, – зависимостью деструктивной. Она дивилась своему бессилию тогда. Но воспоминания об их «кувырканиях в постели» ей и сейчас доставляли удовольствие; под них она порой мастурбировала. Как вспомнит, так сразу что-то екает внутри и низ живота начинает предательски ныть. Бывало, что она, занимаясь любовью с Икрамом, представляла себя с Олжасом, крепко зажмурив глаза, и боясь, как бы ее уста в беспамятстве не предали ее, произнеся его имя.

За такими воспоминаниями о любовных утехах с Олжасом она застала себя, когда услышала, как щелкнул выключатель в зале и Икрам зашел в ванну чистить зубы.

Решила тут же переключиться на Кейко Хана, чтобы успокоить участившееся сердцебиение. «Мать родная! Кейко Хана и здесь крайне эффективна», – зевая вовсю, подумала она. «Решающий рывок» не удалось сделать и сегодня, госпожа Хана не сдалась и на этот раз.

– Дневник вел? – поинтересовалась она, когда кровать заиграла от плюхнувшегося в нее тела.

– Ага.

– Много написал?

– Нет, как-то не шло… почти нечего было писать сегодня.

– Бывает… Но все равно молодчина. Спокойной ночи, – уже шепотом произнесла она, притянув его к себе и напечатав поцелуй в губы, отдававшие запахом зубной пасты; развернувшись, выключила свет своей прикроватной лампы и улеглась.

– Спокойной ночи.

Уже сквозь сон она почувствовала сначала его руки, заключившие ее в объятия, а потом и его ноги, обнявшие ее ноги, и ей стало тепло и приятно от прижавшегося к ней сзади тела.

* * *

Светало. Небо затягивали хмурые, темно-серые тучи. К дождю.