Сны о красном мире

– Я не успел прийти в себя от твоего внезапного появления, как ты неестественно всхлипнула и, уронив книгу и что-то еще, стала оседать на пол. Я усадил тебя на стул и понял какой мокрой была твоя одежда, с нее просто ручьями текло… Стою как дурак. Сорвался, побежал за нашатырем, возвращаюсь – вроде в себя пришла, глаза открыты. Ну, думаю, все в порядке и тут… не знаю, как и сказать… смотрю, а у тебя зрачки огромные – радужки не видно – в каждом словно по водовороту. Потом тебя затрясло, кровь носом пошла, черная почти… Вот тогда я действительно испугался, бросился скорую вызывать… – тяжелая рука с чуткими, подвижными пальцами скользит по волосам, отгоняя остатки ночного кошмара, который Милена конечно же «не помнит», потому что Олег не понял бы, а ей – слишком тяжело вспоминать.

И сейчас тяжело.

Тот год был, вероятно, порогом, который должен перешагнуть, преодолеть каждый тяжело больной человек: выдержит – будет жить. Два месяца она провела в больнице. Врачи так и не смогли поставить точный диагноз, а в том, что было понаписано в ее карточке, не каждый специалист сходу бы разобрался. Девушку даже не лечили, наблюдали и не давали умереть, хотя, видит Бог, порой очень хотелось. Странные приступы повторялись неоднократно, сначала через два-четыре дня, потом реже. И всякий раз, возвращаясь с той стороны, Милена вспоминала что-то новое. Много всего, в том числе и об отце, но в этих видения ей никогда не удавалось рассмотреть его лицо – был только голос, фигура и нечто, что кто-то чужой в ее голове назвал цветом Силы.

А еще были сны. Свои и не совсем.

Она отказывалась спать, боялась. Не спала по несколько суток, пока не начинала путать реальность с прошлым, проваливалась в полузабытье. Было страшно потерять контроль над тем, что досталось от Солара. Человек с меняющими цвет глазами и таким же неопределенным голосом, сойлиец, Зейт, Мастер Трансформы, рассказывая ей о перевоплощениях, вряд ли хотел запугать, просто был на редкость прямолинеен и предельно честен, настолько, насколько владел способностью изменяться. Хотя, как знать, возможно, это была всего лишь одна из его многочисленных личин.

А Олег… Помнить о нем тоже было нелегко. Не потому, что Милена его любила, вовсе нет, потому, что любил он, и девушка чувствовала болезненную вину за несложившееся…

Такое же холодное оконное стекло, почти тот же дождь. У Милены мокрые щеки. Олег только вошел, долго молчал и смотрел, словно хотел найти в ее лице что-то очень нужное ему и не находил. Шагнул ближе.

– Ты плачешь. Почему?

– Дым.

Олег почему-то смутился, как будто при нем вдруг неуместно и пошло пошутили.

– Какой дым?

– Угли тлеют, дым глаза ест, отсюда слезы.

– Что еще за угли?

– Моя… любовь.

– Ко мне? – Он изо всех сил пытался понять.

– Нет, что ты. Ты – друг. Друг, друг-ое… Понимаешь?

– Нет. – В голосе усталость.

– Вот и я тоже. Не понимаю.

Потом долгая пауза, почти бесконечная.

– Знаешь, – его голос срывается от волнения, – я, наверное, уйду…

– Да. Уходи. Так будет лучше.

Милена не обернулась и не взглянула. Слышала, как Олег собирал вещи, как открыл входную дверь, слышала, как он остановился на пороге, ненадолго, и как ушел, аккуратно прикрыв дверь за собой. Щеки были сухие, а из оконного стекла на Милену смотрело призрачно-серое отражение с пустыми глазами. Тень…

Звук закрывшейся двери странным образом вырвался из хитросплетений памяти и глухое злорадное эхо проволокло его по коридору из конца в конец, цепляясь за ромбы плохо пригнанного паркета.

– Милена Владленовна, – голос глухой, как коридорное эхо, – простите, что заставил ждать.

Главврач, сутулый, худой, неопределенного возраста мужчина с пегими волосами и большими острыми ушами больше походил на вампира, чем на лекаря человеческих душ. Его серые глаза впились в лицо девушки. Смотреть было легко – отвернуться сложно, как будто в каждом зрачке таилось по пучку тонких стальных коготков.

– Идемте, – продолжил врач спустя полминуты. – Дождь закончился, и ваш отец… может быть, ваш, – поправился он, – наверняка в парке.

Милена кивнула и пошла рядом.

– Признаться, меня несколько удивил ваш визит.

– Почему же? – спросила девушка.

– В ходе нашего вчерашнего разговора, мне показалось, что вы не захотите… общаться с Адоли, особенно после моего рассказа. Ведь вы ничего, кроме имени, не знаете о своем отце, даже не помните, как он выглядит. Даже если бы и помнили… Столько времени прошло, люди меняются, особенно те, кто болен так долго.

– Я не стану с ним говорить, просто посмотрю. Пройду мимо и посмотрю. Только, пожалуйста, можно, я сделаю это одна, без вас?

– Хорошо, ― неожиданно легко согласился мужчина, – хотя это не самая лучшая идея. Его никто никогда не навещал, он не общается с другими больными, ест один. Пришлось даже поместить его в отдельную палату. Остальные пациенты отчего-то боятся его, отказываются входить в комнату, если он там. К персоналу относится снисходительно, даже где-то покровительственно, а меня прозвал Мастером Теней… ― Врач продолжал рассказывать, повторяя то, что говорил ей вчера.