Сны о красном мире

Дан Глисса постарался нарисовать у себя в голове портрет молодого сойлийца, как если бы видел его перед собой: скулы, нос, приглушенный свет сквозь черные сферы глаз, белая одежда. И знак, похожий на литеру «даа», – две загогулины и черточка.

– Хватит, – казал Камилл, – я видел.

– Вы его знаете?

– Лично, нет, не знаю. Но знак приметный. В Сойле только один Мастер Связующий. Кайл Анжей Солар.

Имя отозвалось эхом, как будто другой голос его произнес. Ее голос.

– Могу я еще кое-что спросить?

Камил кивнул, уже точно зная вопрос.

– Ее не нашли среди погибших, – начал Альд, – она могла сгореть…

– Или вернуться в Тень.

– Спасибо, советник. Но ведь это не все новости. Не так ли?

– Остальные я привез не вам, – ответил Камилл, отодвигая тарелку и понимая, что поесть спокойно уже не получится.

– Мастер Кирим подождет.

– Это внутренние дела Сойла.

– Формально вы не подчиняетесь Совету.

– Формально я и вам не подчиняюсь, я советник ее величества. И никакие регалии и должности при дворе Леантара не сделают мою кровь похожей на вашу, поэтому, сколь бы формальным не было мое подчинение Совету Мастеров, я был и остаюсь сойлийцем.

– Вы ведь скажете.

– Нет, но могу показать. Мне нужна ваша рука, лорд Волден.

Пальцы Камилла оказались сухими и прохладными, но ощущение чужой руки на запястье быстро перестало раздражать, потому что Альд уже был не в столовой, а на побережье. На горизонте темными пятнами маячили острова архипелага Маринэ, скалы пахли сыростью. Со стороны, где Широкая ныряла в море Окейн, двигалась какая-то темная масса. Рывок, и дан Глисса оказался в нескольких метрах от нее. Это были люди. Кафы. Длинные волосы заплетены в три косы, затем скручены узлом на затылке и повязаны красным шнуром – ритуальная прическа смертника. Идут молча, очень плотным строем, двигаются в такт, как один человек. Одновременно поднимаются руки, одновременно опускаются на мокрый каменистый пляж ноги. И они не моргают. У всех темно-багровые глаза без зрачков, в которых клубится туман…

В голове звенело и хотелось ею потрясти, чтобы вытряхнуть мерзкий звук из ушей. После мыслесферы тоже бывало неприятно, но не так, как сейчас. Камилл прав, они все-таки слишком разные. Как один мир мог породить настолько непохожие расы? Красный цвет Тер, словно не хотел касаться прохладной белой кожи людей Сойла. Милия совсем другая. Теплая, как свет, что сочится летом сквозь облака. Солнца не видно, но тепло это ощущается всей кожей, закрываешь глаза и поднимаешь лицо вверх – сквозь сомкнутые веки просвечивает разбавленным золотом – и ты тянешься к нему. Тянешься… А золото блекнет, выцветает.

– Лорд Волден, вы в порядке?

– Альд!

Сестра стояла напротив, заглядывая в лицо. Дан Глисса с некоторым удивлением обнаружил, что она сжимает его руки в своих. Почему он не чувствует? Почему все такое…

– Почему все такое серое?

Серый песок, кромка воды и пыльные камни… Альд моргнул. Нет, не серое… зеленое… Зеленое дерево, большое, старое, по редкой траве разбегаются лучи и дуги. Золотые и теплые, как свет, как… Стейл.

– Карем! – на свое второе имя он среагировал.

– Корали?

– Ты меня напугал…

– Теперь я знаю твое слабое место, – и улыбка, кривая. Он просто мастер кривых улыбок, они удаются лучше всего остального, поэтому он осторожно высвободил свои руки и направился прочь из столовой.

– Я хотела сказать…

– Что корабли пришли, – закончил он вместо нее, замерев в дверях, чуть повернув голову в ее сторону.

– Откуда ты… Мне только сообщили, я еще никому…

– Не говорила, да. Этот вот, – кивок в сторону Сона, – тоже не говорил. Зато показал. – Дан Глисса помолчал. – Снизьте возрастной ценз до шестнадцати, тюрьмы открыть, всех рабов реквизировать. В Леантаре больше не будет рабов. Только солдаты.

16

Девушка сидела на диване и бездумно возила ногами по меловой черте, сначала одной ногой, потом другой. Линии размазалась, ступни и подушечки пальцев испачкались. Сначала она терла линии мыском туфли, но те не поддавались, а босой ногой вполне. Хотелось чаю, но если сейчас встать и пойти, на полу останутся белые меловые отпечатки ее ног. В дверь позвонили. Милия продолжала сидеть. Она не помнила даже, закрыла ли ее за собой или оставила настежь. Кто-то вошел, несмело потоптался в прихожей, постучал. Раздались шаги.

– Милена…

– Здравствуйте, доктор. Вы немного опоздали. Увидели бы много интересного…

– Я пришел навестить вашего отца. Это, – он обвел рукой рисунок на полу, – его творчество?

Милия кивнула. Сдержала рвущийся наружу смешок – надо же, «творчество»! И ведь не поспоришь, натворил, так натворил.

– Где он сам?

– Его нет, ушел.

– Когда вернется?

– Он не вернется, – ответила Милия, вновь ощутив себя девочкой, поймавшей взгляд уходящего прочь отца, когда впопыхах выскочила из дома ранним утром в ночной рубашке. И босиком, как сейчас. Она пошевелила испачканными пальцами, подняла глаза на Вальмона и добавила: – Никогда.

– Я могу чем-нибудь помочь? – спросил тот.

Милия почувствовала, как стальные крючочки в светлых глазах врача пытаются зацепиться за ее взгляд и пробраться глубже.