Проклятие мое,души моей растрата —эстрада…Я молод был.Хотел на пьедестал,хотел аплодисментов и букетов,когда я вышели неловко стална тальке, что остался от балеток.Мне было еще нечего сказать,а были только звон внутрии горло,но что-то сквозь меня такое перло,что невозможно сценою сковать.И голосом ломавшимся моимломавшееся время закричало,и время было мной,и я был им,и что за важность,кто был кем сначала.И на эстрадной огненной чертевошла в меня невысказанность залов,как будто бы невысказанность зарев,которые таились в темноте.Эстрадный жанр перерастал в призыв,и оказалась чем-то третьим слава.Как в Библии,вначале было Слово,ну, а потом —сокрытый в слове взрыв.Какой я Северянин,дураки!Слабы, конечно, были мои кости,но на лице моемсквозь желвакипрорезывался грозно Маяковский.И, золотая вся от удальства,дыша пшеничной ширью полевою,Есенина шальная головавсходила над моею головою.Учителя,я вас не посрамил,и вам я тайно все букеты отдал.Намвместеаплодировал весь мир:Париж, и Гамбург,и Мельбурн,и Лондон.Но что со мной ты сделала —ты рада,эстрада?!Мой стих не распустился,не размяк,но стал грубей и темойи отделкой.Эстрада,ты давала мне размах,но отбирала таинство оттенков.Я слишком от натуги багровел.В плакаты влезпри хитрой отговорке,что из большого зала акварельне разглядишь,особенно с галерки.Я верить стал не в тишину —в раскат,но так собою можно пробросаться.Я научился вмазывать,врезать,но разучился тихо прикасаться.И было кое-что еще страшней:когда в пальтишки публика влезала,разбросанный по тысячам людей,сам от себяя уходил из зала.А мой двойник,от пота весь рябой,сидел в гримерной,конченый волшебник,тысячеликот лиц, в него вошедших,и переставший быть самим собой…За что такая страшная награда —эстрада!«Прощай, эстрада…» —тихо прошепчу,хотя забыл я, что такое шепот.Уйду от шума в шелесты и шорох,прижмусь березке к слабому плечу,но, помощи потребовав моей,как требует предгрозье взрыва,взлома,невысказанность далей и полейподкатит к горлу,сплавливаясь в слово.Униженность и мертвых и живыхна свете,что еще далек до рая,потребует,из связок горловыхмой воспаленный голос выдирая.Я вас к другим поэтам не ревную.Не надо ничего — я все отдам,и глоткуда и голову шальную,лишь только б лучше в жизни было вам!Конечно, будет ясно для потомков,что я —увы! —совсем не идеал,а все-таки,пусть грубо или тонко,но чувства добрые я лирой пробуждал.И прохриплю,когда иссякших сил,пожалуй, и для шепота на будет:«Эстрада,я уж был какой я был,а так ли жил —пусть бог меня рассудит».И я сойду во мглу с тебя без страха,эстрада…1966