Собачьи кости под дубом (СИ)

- Ни капли, - смеюсь в ответ, а затем снова затихаю, когда он приобнимает меня за плечи и прижимается губами к моему лбу. Но я не чувствую страха или желания оттолкнуть его. Все это так естественно для меня, словно так и должно было быть. Всегда должно было быть. Но неизвестно откуда пробивается отвратительное осознание, что все это теперь не имеет смыла. И почему-то мне кажется, это я все испортила.

- Я думал, ты поступишь умнее и останешься дома, - Ричард отстраняется и заставляет меня взглянуть на него.

- Не осталась, - разочаровано шепчу ему в ответ и вижу как он поджимает губы и качает головой. Разочаровала?

- Глупости.

- Глупости? - удивленно приподнимаю брови.

- Глупости, - повторяет Маяковски и утвердительно кивает. - Все глупости. То, что делаешь сейчас ты, и все, что совершил я - глупости, - он тяжело вздыхает. - Натворили дел, а теперь вот что с нами стало.

Тонкой багровой струйкой кровь стекает по виску мужчины, и я рефлекторно стираю ее.

- Поздно, - горечь в его голосе, заставляет все внутри меня сжаться в единый ком, он еще луче меня знает, что теперь все упущено. - Постарайся не усугубить ситуацию, слышишь? Пообещай, что сделаешь все так, чтобы тебе было лучше. Гордость, принципы - это все последнее, защити себя, пока еще можешь, - все это время, пока он говорил, его руки крепко сжимали мои ладони, он умолял меня.

- Нет, - пытаюсь отойти на шаг и высвободиться из его хватки, но увидев, как болезненно стало его лицо на долю секунды, замираю, не в силах даже вздохнуть.

- Дурочка, - Маяковски грубо притягивает меня к себе, злится. - Какая же ты все-таки маленькая дурочка, - дурная усмешка, скользит на его лице, исчезнув так же быстро, как и появилась. - Смотри не утони, - обнимаю Ричарда, пытаясь как-то исправить все, что сломала когда-то. Но уже поздно, я кожей впитала каждое его слово и отказалась выполнить все его просьбы, а теперь тонула, пока Маяковски медленно истекал кровью в моих руках.

***

Огонь - явление, что пугало меня с самого рождения. Я никогда не восхищалась им, как это делают многие. Огонь разрушает, он поглощает на своем пути все, обращает в пепел. Тот, что теперь везде, в моих волосах, на моей одежде, на носах тяжелых ботинок, с которых я пытаюсь его стряхнуть, переминаясь с ноги на ногу, и заставляя снег хрустеть.

Костяшки пальцев болели, осколки зеркала все еще были в коже, но я боялась даже прикоснуться к ним. Это была секундная слабость. Проснувшись, я лихорадочно стала уничтожать все, что напрямую говорило, кричало, о том, что Маяковски виновен. Я рвала пленки, пока мои пальцы не были в кровь иссечены, пластиковые края оставляли тонкие борозды на подушечках пальцев. Я хотела избавиться от всего, что могло бы стать причиной смерти Маяковски, дурочка. Я настолько боялась уподобиться ему, что фактически встала на сторону преступника. Стала соучастницей. Ленты видеопленки было много, ноги путались в ней, когда я шла в ванную, чтобы смыть кровь с пальцев. Из головы так и не шел портрет, я запомнила каждую деталь, он ранил меня. Почему? Он был честен, я не видела в зеркале того, что показал мне Маяковски.

Взгляд впивался в каждую черточку лица. Сейчас другая. Марго, должно быть, была такой раньше. Стремящаяся к совершенству, взрослая девушка с хорошей кожей и волосами осталась в прошлом. Хорошая работа, семья и молодой человек остались в прошлом. Вот что случилось с Марго, она заигралась. Маяковски показался ей слишком значимым, потому что она хотела быть похожей на него. Я же, наоборот, боялась найти хоть что-то общее. Удары слабых кулаков посыпались на собственное отражение, что стало мне противно. Злилась на саму себя, за свою глупость за то, что натворила, каждое мое действие, каждый шаг, что приближали меня к истине - убивали Маяковски. Все это приближало час его смерти.

Сейчас, стоя напротив яркого красного пламени, я понимаю, что нет никакого смысла этого делать. Я могла бы оставить их невредимыми, не сдержать обещание, солгать самой себе, ведь Маяковски уже мертв. Я убила его, как только вошла в камеру, вынесла приговор. Но теперь я не могу попросить огонь вернуть мне холсты обратно. Предавая их огню, я не чувствовала облегчения. Я думала, что уничтожив картины, - уничтожу эти два месяца, за которые я успела совершить столько ошибок. Но смотря, как языки пламени со всех сторон яростно лижут картины, забирая их у всего мира без сожаления, без оглядки, я чувствовала, что что-то все еще тянет меня на дно. Своеобразные, необычные - они были хороши. Они были исключительны. Маяковски тратил на них время и нервы. А я одним движением руки отправила их на растерзание огню, что жадно глотает их, проникая в каждый миллиметр ткани, покрытой краской, которую Ричард смешивал сам.

А теперь они сгорали на моих глазах. Исчезали с лица земли раз и навсегда.

Отсветы рассвета, покрыли небо нежно розовыми цветами. Там, на востоке, за лесом, начинался новый день. Заря взбиралась по куполу небосвода.