Собачьи кости под дубом (СИ)

Я нашла их.

Дальше я осторожно разгребаю землю руками, спустившись в вырытую яму. Странные очертания, вырисовываются перед моими глазами, а пальцы ломит от каждого соприкосновения с предметом. В темноте, нам все кажется, куда более пугающим, чем есть на самом деле. С прерывистым вдохом и я откинула куда-то в сторону, дальше от себя, собачий череп с дырой во лбу, которую я пробила лопатой. Но ощущение костей все еще осталось на подушечках пальцев. Все тело била крупная дрожь, и я в истерике зарылась ладонями в землю, теплую на этой глубине, пытаясь отдать то, что принадлежит ей, желая избавиться от этого проклятого чувства, словно я все еще держу голову пса. Я шептала себе под нос что-то невнятное, бормотала несвязный бред, пытаясь вспомнить как дышать, а потом поняла... ведь я действительно нахожусь в могиле. Одним движением, я выпрямилась, встала на ноги и попыталась выбраться из ямы, но у меня не получалась. В панике и ужасе, я брыкалась и впивалась руками в землю, пока под ногами хрустели собачьи ребра. Сухими комьями земля осыпалась под моими ладонями, падала мне в лицо и на волосы, на одежду, засыпала обувь. Я сама себя хоронила.

Вся дрожа, я с трудом выползла из ямы, которую сама же для себя выкопала, сердце в груди отдавалось глухими неровными ударами. Я прятала лицо в сияющем под луной снегу, медленно успокаиваясь. Виной всему недостаток сна, да и только. (Плохая отговорка, знаю.) Если бы я тогда подняла голову, то увидела бы напротив своего лица тот самый череп. Волна страха сошла на нет, но я все равно не отважилась вновь лезть в могилу. Вглядываясь в темноту и остерегаясь смотреть на кости, я цеплялась взглядом за каждую деталь, пока не увидела под позвоночником черный полиэтиленовый пакет. Плотно зажав рот рукой, словно боясь пробудить этого пса, я заставила себя проглотить всхлипы и подавила стон, который вот-вот вырвался бы из моей груди, как только подошвы тяжелых ботинок коснулись позвоночника. Осторожно отодвинув кости в сторону, я попыталась достать пакеты. Один поддался сразу, с тихим пластиковым грохотом я осторожно опустила его на край могилы. Второй был больше, плоский, а под ним еще один точно такой же.

Теперь все это начало обретать смысл. Я приехала сюда, чтобы найти, - и я нашла. Теперь у меня были прямые доказательства виновности Маяковски. В моих руках был топор, который опустится на его шею; петля, которая подобно змее затянется на ней; пуля, которая пронзит его сердце, кинжал, яд, - все. В моих руках было все, что способно убить Ричарда, и я могла стать его палачом, я могла в ту же секунду позвонить в полицию, это учли бы, мне бы не светила тюрьма, условное, домашний арест, исправительные работы, но не тюрьма. Мое наказание смягчило бы убийство. Убийство Ричарда Маяковски. В ту самую секунду, в моих руках была та власть, что могла бы помочь избежать казни Маяковски, как я могла не воспользоваться ей. Его жизнь была в моих руках, и я не собиралась ее обрывать, я не собиралась уподобляться ему. Он заслужил наказания, но не смерти. Куда хуже ему будет сидеть всю жизнь в четырех стенах, одиночество хуже, смерть просто освободит его от всего, - так я отговаривала себя от мысли, что сама жалею Ричарда, что сама не желаю его смерти. Он заслужил наказания, но никто не вправе забирать его жизнь, так же как и он не имел прав на жизнь тех трех несчастных. Он будет убит, законно, правосудием. Но даже узаконенное убийство, ни на секунду не перестает быть актом насилия, не перестает быть убийством, а соответственно так же является преступлением.

Я не понимала что в них такого. Что такого отталкивающего было в картинах Маяковски? Я смотрела, пытаясь вызвать у себя хоть каплю отвращения, но, как бы ни старалась, ничего подобного я не чувствовала. Картин всего было семь. Все холсты были одного размера, кроме одного, на него мне действительно было тяжело смотреть.

Пять - безусловно, прекрасны. Отталкивающие в первые секунды, а затем манящие.

Провокация.

Пять из семи были провокациями. Чистой воды провокациями. Они словно кричали: "Я все отрицаю! Все в этом мире неправильно!". Девушки в цветах и с оружием в руках, раненные истекающие кровью, дети в слезах и с голодными глазами, мужчины, слабые и истощенные и наоборот: сильные и здоровые люди, но в самом худшем своем свете, в котором только может предстать человек, тела их были разными, но всех их объединяло единое отсутствие пропорций, Маяковски, словно назло, нарушал их и цветы, на каждой картине были цветы. Весь ужас, всю грязь Ричард украшал цветами. Оголенные кости и вырванные артерии, мускулы отдельно от кожи - они были под покровом цветов.