Собачий рай

Как только рассвело, Лаврентий, окинув взглядом спящую стаю, тронул ее лапой за плечо.

– Ты должна рассказать им о том, что произошло.

– Прими стаю ты, – бесцветным голосом отозвалась она.

– Нет. Я самозванец, а ты – дочь Тиграны. Неужели не знала?! – зашептал он в самое ее ухо.

– Догадывалась, – наконец шевельнулась Лапушка.

– Я мало знал твою маму, но она была настоящей мамкой-королевой. Такой же станешь и ты.

– Ты думаешь, они мне поверят? К тому же Гордей хочет стать вожаком.

– Гордей думает только о себе, а стае нужны порядок и справедливость. Мы должны разыскать Хромого. Тиграна сказала, он поможет.

Прослонявшись все утро и полдня по городу в поисках стаи самого грозного в этих местах вожака, Лаврентий и Лапушка, выдохшиеся и голодные, спрятались под настилом у площади морвокзала.

За весь день им удалось найти только картонную упаковку из-под дешевого фаст-фуда.

В упаковке оказались слипшаяся жареная картошка и полбулки с котлетой и кетчупом.

Выждав, как положено, пару часов, они разделили между собой скудную добычу.

– Вдруг Хромой ушел из города? – предположил, пережевывая бумажную картоху, Лаврентий.

– Нет. Он не сдаст свои позиции: вирус уйдет, а его место может кто-то занять.

– Ты его когда-нибудь видела?

– Только издали. Он уже старый, худой. На шее – толстая золотая цепь. Такой больше нет ни у кого. Давай переночуем сегодня здесь. С яхт часто выбрасывают хорошую еду, после рынка это самое хлебное место.

– Мне тоже голодно, но и ты не должна сдавать позиции. Если мы не вернемся в стаю, Гордей уже сегодня на закате может стать вожаком.

– Для этого нужно голосование. Пока нас нет, они не смогут это сделать – мы члены стаи.

– Гордей наглый, он может убедить остальных, что мы просто сбежали.

– Пусть только попробует! – в шоколадных глазах Лапушки промелькнуло то, чего раньше не замечал Лаврентий. Быстро растворившееся на солнце в ее розоватых белках, оно было намного сильнее, чем грозный взгляд Гордея.

– Есть одна дама, которая может знать, где теперь обитает Хромой.

– Дама? – удивился Лаврентий.

– Ага, та самая усатая вонючка, которую я прикусила за лодыжку.

– Цыганка?

– Да. У них своя мафия. Они накачивают младенцев лекарствами, чтобы те спали, побираются с ними по поездам и вокзалам. Гипнотизируют отчаявшихся безумцев, за гадание выманивая у них приличные деньги. А еще воруют у зевак. Помнишь мальчишек, которых ты напугал? Это профессиональные карманные воришки. Также мафия занимается делами посерьезнее: воруют машины, занимаются телефонным мошенничеством. У мафии есть свой вождь – цыганский барон. Так вот, поговаривают, что Хромой со своей стаей вхож в его дом. И цепь Хромому, по слухам, подарил барон.

– Зачем это барону? – почесал лапой за ухом Лаврентий. – Он же безумец, значит – враг любой собаки.

– Наивный ты еще, мыслишь примитивно.

– Ты сама всегда так говорила: безумцы и мы заклятые враги! – негодовал Лаврентий.

– Так-то оно так… только барон видит в Хромом своего кармического двойника. У приморских цыган есть тайное поверье, что после смерти тела душа человека попадает в рай, где правят собаки. Бездомные, страдающие на земле, – высшая каста на небесах. Вот он и хочет еще здесь, на земле, задобрить на всякий случай Хромого.

– Значит, безумцы после смерти тоже превращаются в собак?

– Не безумцы, а их души. Точно никто не знает. Из собачьего рая еще ни один обратно на землю не возвращался, – задумчиво ответила Лапушка и брезгливо отодвинула от себя остаток подмокшей булки.

27

– Говорят, новый штамм распространяется быстрее, чем Ренат наш портит баб, – щедро глотнув коньяка из пузатого стакана, сказал Аркадий.

Мужчины, включая обычно тихого Бориса, громко заржали.

Поляков покосился на Агату, сидевшую за соседним игорным столом.

Делая вид, что не слушает чужих разговоров, она с сосредоточенным выражением изучала свои карты.

Сегодня она вновь вырядилась как второсортная актрисулька – ее шифоновое платье можно было бы назвать элегантным, если бы не декольтированная спина и нелепый большой розовый бант на плече.

Марта такую пошлость никогда бы не надела.

В катране, в котором Агата, невзирая на настойчивые просьбы Полякова, продолжала появляться по субботам, они, не сговариваясь, продолжали держать дистанцию. Он вел себя так, словно они действительно встречались только за игрой, она же его то игнорировала, то намеренно, в процессе игры, поддевала недобрыми и откровенно неженскими шутками. Впрочем, так она вела себя со всеми, за исключением Алексея Николаевича и Бориса.

Успев привыкнуть за два месяца к единственной в их тайном клубе женщине-игроку, мужчины вновь вели себя, как было до ее появления – непринужденно и не стесняясь в выражениях.

Всякий раз, когда циничный фэсэошник Ренат или смазливый Аркадий обращались к ней с вопросами или окидывали, когда она выходила из-за стола, раздевающими взглядами, Поляков испытывал приступ глухого гнева.

После того майского бурного откровения в ее квартире, выходя из подъезда, он встретил пожилую сердитую женщину с семилетним худым и грустным ребенком, как он сразу понял, мать и сына Агаты.