Собачий рай

– Как?! – попятилась от изумления Лапушка и больно наступила Лаврентию на раненую лапу.

– Третьего дня, на закате, из меня словно вылетела душа. Мне уже пора покинуть этот мир, и я должен оставить преемника. – Властный голос Хромого наполнился какой-то светлой, непостижимой печалью.

Лапушка и Лаврентий, вспомнив про мамку, переглянулись.

– Я протяну еще пару дней, может быть – неделю. Не вирус так страшен, как хаос, который он порождает. Со дня на день в городе произойдет переворот – из-за боязни голода начались волнения, многие банды уже делят сферы влияния, а я скрываюсь здесь и знаю, что кое-кто из моих ближних, тех, что сидят сейчас у шатра и бились в схватке с вами, уже предают меня, тайком шляясь в город и ведя переговоры с конкурентами. Новой правительницей города, а не только вашей маленькой стаи, должна стать ты, дочь Хромого и Тиграны.

– Что же с вами произошло? – будто не услышав последней фразы, тихо спросила Лапушка. – Почему это стало тайной?

– Когда я встретил твою мать, она была молодой, невероятно красивой и своенравной. Еще бы – она принадлежала к очень редкой породе тугуси. Тиграна пришла в бродячий мир из питомника, где разводили эту породу. За щенками, стоившими больших денег, безумцы заранее вставали в очередь. Но если в помете обнаруживалась хотя бы малейшая генная мутация, его уничтожали. Безжалостные заводчики, трясущиеся за свою репутацию и деньги, их топили. Твою мать пожалела девчонка – хозяйская дочь. Когда ее отправили учиться в столицу, хозяева решили избавиться и от Тиграны, а ей удалось бежать. Какой был тогда май… – положил морду на лапы Хромой. – Она, изголодавшаяся, худая и очень красивая, пришла к ресторану «Батый», где я, молодой и наглый, уже сколачивал свою бригаду. Я влюбился в нее с первого взгляда и вызывал на бой любого, кто осмеливался на нее косо посмотреть. Мы стали неразлучны, вскоре она забеременела. Начались холода, многие лезли ближе к «Батыю» с окраин или приходили из соседних городов. Мне приходилось биться уже не из-за похотливых кобелей, а за место моей стаи и за свой авторитет. В одном кровавом бою мне сильно повредили лапу – на шум приехали безумцы, многих заловили в скотовозку. Я вырывался, но прутья решетки повредили рану, и вскоре она начала гнить.

Тиграна была в безопасном месте – под заброшенным причалом у моря. Уйти от оставшихся в поредевшей стае я не мог из принципа – кое-кто считал, что я стаю уже не потяну. И я не ушел. В один вечер, когда рана нестерпимо ныла и я дремал в кустах, из ресторана вышел человек, которому принадлежит этот дом, барон.

Я стал рычать, но он не пытался меня ударить или поймать, он сел на корточки и безо всякого страха начал меня гладить. Он ежедневно приезжал к ресторану, один из его приближенных лечил меня прямо там, в траве, – колол лекарство, делал перевязки. Многим из наших эта странная дружба не нравилась, я начал выздоравливать, но постоянно ощущал какой-то подвох. Случилось так, что я поддался соблазну. В стаю прибилась молодая сука, и я… я изменил с ней Тигране. Хотел доказать, что я неуязвим. Кто-то из тех, кто приносил Тигране еду, ей об этом сказал.

Когда я пришел к ней в лаз у моря, ее там уже не было.

Я искал ее по всему городу, поставил на уши всех, кого только мог. Но встретил лишь через год, у рынка. У нее уже была небольшая стая. Тиграна очень изменилась: из милой, нежной красавицы превратилась в бессердечную суку и, скалясь, сказала, что все щенки, наши дети, умерли. Сказала, что сама их задушила. Я не поверил, но видеть ее больше не мог. Как-то, спустя время, до меня дошел слух, что в стае Тиграны появилась ее родственница, ты, Лапушка. Я следил за тобой и понял, что она меня обманула. Скорее всего, когда ты родилась, она отнесла тебя в безопасное место и издали следила за тобой, а потом, когда ты немного подросла, взяла в свою стаю. Но доказательств у меня не было, к тому же я знал, что она, исполненная обиды и желания мести, не скажет правду. Женщины прощать не умеют.

Лаврентий, внимая каждому слову Хромого, боялся пошевелиться.

Когда тот закончил рассказ, он посмотрел на Лапушку – из ее глаз катились слезы.

– Почему же ты говоришь, как двуногий? – окончательно растерявшись, спросил Лаврентий.

– Я многое перенял от безумцев, – ошарашил ответом Хромой.

– Но они же – зло! – воскликнула Лапушка. – Они травят нас в парках, мучают на живодернях, а твой барон травит своих же двуногих наркотиками.

– И собирает подать даже с убогой дуры цыганки, – добавил Лаврентий.

– Все так, ребята… Но даже злодею необходимо искупление.

Лаврентий не понимал значение последнего слова, невероятно важного, как он чувствовал в глубине сердца, но он постеснялся признаться в этом, чтобы не показаться в очередной раз дураком. На помощь пришла Лапушка.

– Что это такое, искупление?

– То, что разгоняет мрак измученной червями соблазнов души, – снова говорил загадками Хромой. – Искупление всегда бескорыстно.

– Но барон хочет попасть в собачий рай, значит, его помощь корыстна! – негодующе воскликнул пронзенный догадкой Лаврентий.