– Я хочу, чтобы вы понимали… – четко разделяя слова, заговорила Агата. – Этот печальный человек, кстати, отставной, из провинциальной миграционки, генерал, в считаные дни стал для меня многим. И он об этом прекрасно знал. У меня был сложный период. Вы, наверное, помните зиму и весну прошлого года. Петя дурил, каждый день придумывал новые акции, мы незаметно отдалились друг от друга, и наша дружба, то, что нас так крепко связывало и до и после рождения сына, утекала сквозь пальцы. Акции и их осуществление, френды и идеологические сторонники, фейковые и реальные аккаунты, новые подписчики и количество просмотров полностью захватили его сознание, почти не оставив в нем места не только для меня, но и для нашего ребенка. За несколько дней до аварии я пообещала этому человеку окончательно порвать с Петей, так или иначе разъехаться с ним. Не буду наговаривать лишнего – он ничего не обещал взамен, но сказал, что будет всегда рядом. Слова, слова, слова… По факту он и палец о палец для меня не ударил! Не сделал ради меня ни одного действия, кроме тех, что были направлены на удовлетворение его похоти. Не подарил мне сраного цветка, коробки конфет. Даже вспомнить на старости лет о нем будет нечего.
Виктор и Тата притихли, внимая не только каждому слову, но и каждому телодвижению бывших любовников.
– Ты сама не раз говорила не давать тебе деньги! – почувствовав, как лицо его залилось краской, не сдержался и повысил голос Поляков.
– А деньги здесь при чем?! Ты что, как в бордель ко мне ходил?! Да, я просила его не предлагать мне деньги, – глядя теперь на одну только Тату, резала по живому она, – а он и не собирался мне их давать. Ты просто один раз, – повернулась она к Полякову, – уязвленный поступком Алексея Николаевича, произнес формальную фразу, потому что в твоей больной дырявой голове все еще ранятся друг об друга рудименты каких-то надуманных представлений о мужской ответственности. Коробка конфет, цветы, звонок без повода, это не материальные ценности, это всего лишь знаки внимания – нормальные, здоровые знаки внимания между людьми, – обвела она тонкой, напряженной рукой Тату и Виктора, – которые друг другу небезразличны. Когда сбили Алешу, – ее голос, будто прорвав невидимую плотину, стал еще крепче и тверже, – они звонили мне почти каждый день, чтобы узнать,
– О помощи надо просить, – не зная, куда себя деть, ответил чашке кофе Поляков. – Я не мальчик, чтобы бегать за тобой и догадываться.
– Я и попросила – не денег, а помощи, и ты… вспомни, что ты на это ответил! Петя в тот вечер бросил не только товарищей и запланированную акцию в другом городе, а еще и больную диабетом маму, у которой накануне был приступ, – словно говоря сама с собой, глядела в одну точку Агата. – Он все бросил и сразу же взял билет, хотя уже знал, что ничего смертельно страшного с его ребенком не произошло…
– Петя – отец, – перебил Поляков.
– Конечно, отец! И мне всегда казалось, что не слишком хороший. Но он летел не только к ребенку, он летел и ко мне: чтобы быть рядом, держать за руку… Потому что он способен любить кого-то, кроме себя.
– Это не любовь. Это страх тебя потерять.
– Мы давно не вместе по-настоящему. Иначе бы я никогда, как вы теперь уже, наверное, это понимаете, – незаметно перешла она на «вы», – с вами не связалась – вас же все упирается либо в секс, либо в привычку. Мои отношения с мужем и есть любовь в самом чистом виде, которую, представьте себе, умеет получать свыше и испытывать он, бывший наркоман и нынешний анархист, человек, как вы когда-то выразились, бестолковый и асоциальный. Вы еще, помнится, что-то такое говорили о том, что подобных ему неплохо бы вернуть во времена наркомов. А вернуть туда хорошо бы всех вас: вас и вам подобных – за все, что вы с собой сделали и пытались сделать с нами.
– Блять, – ударила себя по коленке Тата, – это уже похоже на дурное ток-шоу с ведущей Кларисой Мурзеевой! Нет, ты все-таки объясни нам, что конкретно этот печальный господин тебе такого сделал, кроме того, что он когда-то там переспал с тобой и не подарил цветы?
– Похоже, в тебе вопит разобиженная женщина, – поддакнул подруге Виктор.