— И куда вы попали?
— Попал в вагон, не помню в какой, и попали в Собибор через 10–12 дней пути. Кормить — не кормили.
— Семьдесят человек в вагоне я плохо себе представляю…
— Стоя стояли, чуть-чуть прижимались друг другу. Когда открывали вагон — половина мертвых, обессиленных людей. А потом, когда нас вытащили, там построили на плацу…
— Прошу прощения, но 12 суток даже самый здоровый спортсмен-футболист вряд ли выдержит стоя.
— Выдержали. Друг на друга ложились по очереди.
— Вы вспоминаете кого-нибудь, какие люди были с вами?
— Откуда? Я никого не знал в этом городе.
— Но в вагоне вы могли кого-то увидеть?
— В вагоне кого так называли, кого — так. Неизвестно кто были: дети, старики, женщины. Всех грузили. Нагрузили и все. Говорят: «Вас везут на работу в Германию».
— В вагоне были и мужчины и женщины?
— И мужчины, и женщины, да.
— И молодые, и старые?
— И молодые, и старые, и дети.
— Как кормили вас в дороге?
— Никто не кормил. То, что захватили, — ели. Где останавливались, там подавали воду, и то не всем хватало. Когда нас окружили, сказали забирать все самое необходимое. Кто что захватил из дому: тряпки свои, белье.
<…>
— И потом началась жизнь лагерная в Собиборе. Немец держал перед нами речь сначала: «Вы извините, но война идет. Гитлер решил подарить вам жизнь. Вы сюда приехали работать и будете работать». Выдали всем полотенца, мыло туалетное, смену белья. Женщины в одну сторону, дети в другую сторону, старики в третью сторону. «Вынуждены вас остричь» (женщин). — Если имеете золото, уложите отдельно». Потом выдавали квитанции. Давали открытки, чтобы «писать, куда вы хотите писать, по адресу». Но никуда все это не доходило, это все был только сплошной обман. Бараков сначала не было, только начали строить эти бараки, колючей проволокой стали обносить. Я приехал, там уже были с ближних районов Люблинского воеводства человек пятьдесят. И потом каждый раз, с каждым эшелоном, где-то 5–10 человек пополняли.
<…>
— Когда вас привезли в лагерь?