Собибор. Взгляд по обе стороны колючей проволоки

— Началась война, в первый же день мы заняли оборону по Бугу. Три дня мы держали оборону на Буге, и потом началось отступление. Первый большой бой был возле Ковыля[485]. А потом уже бои большие были на старой границе. На старой границе на дней десять мы задержали немцев. Наша 62 дивизия 5 армии. Но немец прорвал оборону где-то севернее Киева и начал наступать на Киев из Гомеля[486]. И нас перебросили на машинах севернее Киева, и мы заняли оборону севернее Киева. Возле Киева тоже большие бои были, я там ранен был тяжело.

— Скажите, как начался самый первый бой в Вашей жизни?

— Первый настоящий бой был возле Ковыля. Бой как бой… Артподготовка, нас миномётами сильно обстреливали. Потом мы отбили несколько атак немцев, потом мы отступили ночью: нас подняли ночью, началось отступление.

— Вообще, трудных боёв много было в Вашей жизни, в начале войны?

— Начало войны — самые трудные бои на старой границе[487], потом под Киевом, где мы часто отступали. Каждый день был бой. Каждый день принимали бой и потом отступали, принимали бой и отступали. Вот так до самого Киева. В одном из таких боёв меня тяжело ранило (легко ранен я был ещё на старой границе, но всего три дня провёл в санбате — ушибленное ранение в локоть и ниже спины маленькое осколочное ранение; осколок вытащили — и я дальше пошёл). А вот под Киевом мне перебило ногу ниже колена, обе кости перебиты, и осколочное ранение большое. В таком состоянии меня подобрали и отвезли в санбат. В санбате наши врачи сделали мне операцию, наложили сначала шину, потом загипсовали ногу. Только потом я узнал, что Киев окружён и наш санбат никуда не вывозится. Потом уже немцы наш санбат вывозили — сначала в Гомель, потом в Бобруйск[488]

 и затем в Минск.

— Вы не помните, какого числа произошло Ваше ранение?

— Тяжёлое ранение произошло 15–16 сентября 1941 года.

— Итак, Вы были в медсанбате.

— Наш медсанбат — больных и раненых — перевезли на машинах до Гомеля, потом из Гомеля до Бобруйска (не помню, поездом или машиной), из Бобруйска поездом в теплушках в Минск.

— А кто перевозил?

— Немцы нас перевозили, охраняли полицаи.

— А в какой момент Вы узнали, что Вы уже в плену?

— Я не помню момента, когда осознал, что я в плену. Помню, нам наши говорили, что мы окружены, Киев окружён, нас должны были эвакуировать в тыл, но не эвакуировали. Потом узнали как-то, что мы находимся под немцами.

Госпиталь в Минске — главный госпиталь центрального фронта, но там много не жили, большинство умирало, выживали самые молодые и крепкие. Остальные — неделю проживёт, потом начинается понос, умирали быстро. Давали 150 гр. хлеба и один раз баланду. Три человека лежали на двух койках. На досках без матраса. Шестеро соседей умерли возле меня, пока я был в госпитале. Но я же говорю — выживали только молодые, 20–25 лет. Сорокалетние, мы их называли «старики», быстро умирали. Потом начался тиф, если замечали, что человек заболел тифом, его перевозили на другой этаж. Это были пяти- или четырёхэтажные дома (не помню), бывшие казармы. Оттуда обратно только выносили мёртвых.

Помню, почувствовал, что у меня тоже поднялась температура, однако я не показывал вида и, видимо, перенёс тиф на ногах. Я уже тогда на костылях передвигался и чувствовал, что у меня уже и нога срослась. Потом спросили, кто желает быть санитаром. Врачи и фельдшера тоже болели, но их не перевозили в барак, за ними ухаживали в отдельной специальной палате, поэтому и спрашивали, кто хочет за ними ухаживать. А там был врач один, Чернов, он говорит (я его знал, мы часто разговаривали) — и я уже перенёс, и ты уже перенёс этот тиф, так что иди туда, хоть подкрепишься, там кормить будут лучше. И я пошёл туда санитаром. И действительно я там немного подкрепился и больше не болел.