По всей видимости, эта теория и поддерживающие ее свидетельства приходят к тому же выводу, что и наши примеры из истории. Однако стоит присмотреться повнимательнее, и мы увидим не только достоинства современных исследований религии, но и их недостатки. Во-первых, можно ли точно измерить что-либо столь невнятно звучащее, как «строгость»? Да, можно. Ходж и Рузен (Hoge and Roozen 1979, Е-4; обсуждение работы: Iannaccone 1994, 1190) пригласили двадцать одного эксперта (историков Церкви, социологов религии, лидеров религиозных конфессий и преподавателей семинарий) и попросили их оценить шестнадцать основных протестантских деноминаций по семибалльной шкале с учетом следующего рабочего определения строгости: «Делает ли деноминация акцент на поддержании характерно иного образа жизни или иной личной и семейной этики в таких аспектах, как одежда, питание, потребление напитков, развлечения, времяпрепровождение, супружество, половые отношения, воспитание детей и тому подобное? Или же деноминация одобряет основную направленность нынешнего американского образа жизни в тех же аспектах?» Спустя пятнадцать лет Яннакконе опросил по этой же методике шестнадцать новых экспертов. И деноминации не только были расставлены в ожидаемом порядке (епископалы – на «нестрогом» полюсе, Свидетели Иеговы – на «строгом», остальные между ними), но и корреляция между результатами двух опросов, проведенных с разницей в пятнадцать лет, была ошеломляющей – 0,99. Кроме того, ранжирование деноминаций сильно коррелировало с другими показателями вовлеченности адептов, исчислить которые гораздо легче – скажем, с той же частотой посещения церковных служб. Нет сомнений в том, что современные церкви можно упорядочить по степени их строгости, и это закладывает фундамент для количественной проверки теории Яннакконе.
Социологи религии обычно разбивают «спектр строгости» на четыре категории: (1) либеральная основная линия, (2) умеренная основная линия, (3) консерваторы и евангелики, а также (4) фундаменталисты, пятидесятники и секты (Iannaccone 1992, 1994). Десятки исследований выдали массу данных о семейном доходе, об уровне образования, о посещении церковных служб, о доле средств, направляемых на церковные нужды… и выявились связи, достаточно устойчивые, чтобы признать их общими правилами. Во-первых, семейный доход адептов и уровень их образования снижаются с повышением строгости их церкви. Члены либеральных церквей, как правило, богаче сектантов, и образование у «либералов» тоже лучше. Во-вторых, суммы средств, направляемых на нужды церкви, возрастают в прямой зависимости от ее строгости. Сектанты не только отдают «в общий котел» более значительную долю своих доходов, нежели «либералы», но и в абсолютном исчислении направляют на эти цели больше, несмотря на то что сами значительно беднее. И если объединить финансовые затраты с тем, сколько времени уделяется на церковные нужды – а равно так же с тем, сколько иных возможностей при этом теряется, – пропадает всякое сомнение в том, что строгие церкви налагают на своих адептов тяжкое бремя.
На первый взгляд эти факты будто бы свидетельствуют в пользу теорий, заявляющих о дисфункциональном и паразитическом характере религии. Возможно, адепты строгих церквей не столь богаты, как «либералы», и не могут получить столь же качественное образование просто потому, что церкви просто их обескровили! Чтобы поддержать функционалистскую теорию религии, мы должны показать, что строгие церкви дают такие блага, которые более чем превышают затраты на их получение. И здесь возникает проблема. Исследователи религий поистине превосходно измеряют «строгость» и затраты на участие в делах религии, но у них не получается столь же успешно измерить приносимые религией блага. По сути, затраты и блага редко когда измеряются в одной валюте – потому нам и не вычислить чистый доход. Вот ключевой фрагмент работы Яннакконе (Iannaccone 1994, 1183), в котором обсуждается социальная польза религии; причем этой пользы можно достичь, только решив «проблему безбилетника»: