В полночь всякая речьобретает ухватки слепца.Так что даже «отчизна» наощупь – как Леди Годива.В паутине угловмикрофоны спецслужбы в квартире певцапишут скрежет матраца и всплески мотиваобщей песни без слов.Здесь панует стыдливость. Листва, норовявыбрать между своей лицевой стороной и изнанкой,возмущает фонарь. Отменив рупора,миру здесь о себе возвещают, на муравьянаступив ненароком, невнятной морзянкойпульса, скрипом пера.
VII
Вот откуда твоищек мучнистость, безадресность глаза,шепелявость и волосы цвета спитой,тусклой чайной струи.Вот откуда вся жизнь как нетвердая честная фраза,на пути к запятой.Вот откуда моей,как ее продолжение вверх, оболочкив твоих стеклах расплывчатость, бунт голытьбыивняка и т.п., очертанья морей,их страниц перевернутость в поисках точки,горизонта, судьбы.
VIII
Наша письменность, Томас! с моим, за полявыходящим сказуемым! с хмурым твоим домоседствомподлежащего! Прочный, чернильный союз,кружева, вензеля,помесь литеры римской с кириллицей: цели со средством,как велел Макроус!Наши оттиски! в смятых сырых простынях -этих рыхлых извилинах общего мозга! -в мягкой глине возлюбленных, в детях без нас.Либо – просто синякна скуле мирозданья от взгляда подростка,от попытки на глазрасстоянье прикинуть от той ли литовской корчмыдо лица, многооко смотрящего мимо,как раскосый монгол за земной частокол,чтоб вложить пальцы в рот – в эту рану Фомы -и, нащупав язык, на манер серафимапереправить глагол.
IX
Мы похожи;мы, в сущности, Томас, одно:ты, коптящий окно изнутри, я, смотрящий снаружи.Друг для друга мы сутьобоюдное дноамальгамовой лужи,неспособной блеснуть.Покривись – я отвечу ухмылкой кривой,отзовусь на зевок немотой, раздирающей полость,разольюсь в три ручьяот стоваттной слезы над твоей головой.Мы – взаимный конвой,проступающий в Касторе Поллукс,в просторечье – ничья,пат, подвижная тень,приводимая в действие жаркой лучиной,эхо возгласа, сдача с рубля.Чем сильней жизнь испорчена, теммы в ней неразличимейока праздного дня.