Поскольку ходатайство о признании недееспособным было отложено, так как не могли решиться ни высказать, ни отклонить его, в конце февраля 1901 г. возобновились допросы (жена, брат), которые показали, что он живет со своей женой в одном доме, что он стал намного спокойнее, не говорит больше о своих идеях, не упрекает жену в неверности и редко говорит ей что-то в резком тоне. В 1903 г. братья показывают, что пациент, по их мнению, снова как прежде здоров, он правда, очень замкнут и тих, но спокоен и больше не говорит о своих идеях ревности. Он сам утверждает, он больше не помнит, что упрекал свою жену в неверности, в особенности он, якобы, ничего не знает об упреках в запретном общении с пастором: «Я
убежден, что моя жена мне.верна и тогда также была мне верна». Допрашивающий судья замечает, что К. не производит необычного впечатления, только ответы, которые обычно звучали быстро и определенно, относительно супружеской верности его жены следовали только после некоторого колебания. Тот же домашний врач, что и раньше, составляет еще одно заключение (1903 г.), из которого нужно привести несколько очень примечательных мест. Жена сказала, что ее муж замкнут, иногда по незначительным поводам кипятится и ругается, не оскорбляя прежним образом ее женскую честь. Но у него нет и никаких знаков любви к ней. Половых сношений в течение двух лет, что он снова дома, он с ней не имел. У него своя спальня. Со своими детьми он обращается хорошо, в деле прилежен. К. сам хвалит свое самочувствие, он больше не страдает желудочными недомоганиями, как прежде, у него нет головной боли, и он хорошо спит. О своем отношении к своей жене он говорит мало. На вопрос, почему у него больше нет половых сношений с женой, ответ гласит: «К этому у меня нет потребности». Он, однако, признает, что ночью у него временами эрекция. При вопросе о его идеях ревности он говорит, что не может вспомнить, когда упрекал жену в супружеской неверности. На вопрос, думает ли он теперь, что его жена всегда была ему верна, он отвечает один раз «да», другой раз — «я, может быть, при обвинении в неверности был несправедливым или ошибался». Ответы были ясными, быстрыми и определенными. Когда его однажды спросили, не считал ли он до сих пор необходимым жену или пастора попросить о прощении за тяжелое подозрение, которое он высказал против них, он только заявил: «Дело закончено». Рассуждения были ему неприятны.