Собрание сочинений. Том 1. Революция

Попик перебивается монашком, который все время поет «Во субботу да день ненастный». Перебиваний полагается одно за страницу. То же делает в плохих вещах Горький; у него перебивается обычно рассказ тем, что вдруг сообщается о том, что за окном идет дождь.

Попик с Глебом Ордыниным разделили между собой комментарий и разговаривают.

Занимается, кроме того, попик и плагиатом из Пильняка, так прямо и говорит сперва «Знаешь, какие слова пошли: гвиу, гувуз, гау, начэвак, колхоз — наваждение!» (стр. 72), а потом и совсем явственно: «Слышишь, как революция воет — как ведьма в метель. Слушай: — Гвииуу, гвииуу! Шооя, шооаяя… гаау. И летит барабанит: гла-вбум! гла-вбумм!..» и т. д. (стр. 75).

Последнее от Пильняка отнимает попик. Зато он и ставит все на место и все объясняет вместе с Глебом.

«Владыко, — и голос Глеба дрожит больно, и руки Глеба протянуты. — Ведь в вашей речи заменить несколько слов словами — класс, буржуазия, социальное неравенство — и получится большевизм» (стр. 75).

Думаю, что не получится.

Речи же попика я не привожу, читайте их сами у Пильняка: «Голый год» стр. 70–75 и 128–130.

На 134-й странице попик сгорел.

Герои «Голого года» не долговечны. Донат умер до начала романа, Глеб застрелился. Попик сгорел. Аганина умерла от тифа, анархисты Павленко, Свирид, Герри, Стеценко, Наталия — убиты, и Зилотов сгорел, остальные или уехали (Лидия), или арестованы.

Это потому, что их куски кончились, и Пильняку с ними нечего делать.

Остался один Архип с Натальей для семейного счастья.

Пильняк человек не разнообразный, причем повторяет он из вещи в вещь не только себя, но и свои цитаты, например орешинские стихи про голытьбу.

Романы «Голый год», «Третья столица» повторяют друг друга, связанные метелью. В промежутке между ними написана «Метель», — вещь под таким названием, — и метель, старая блоковская и беловская метель, которой Вячеслав Иванов при ее появлении обещал долгую жизнь, выдержала.

Сделана «Метель» так. Взяты два рассказа: о диаконе, который молился в бане, воспитывая кота в вегетарианстве, и стремился понять, кто в первый раз в мире доил и кого доили.

Вопросы, конечно, поучительные.

«Сколько тысяч лет назад и как это было, когда впервые доили корову. И корову ли доили или кобылу, и мужчина или женщина, и день был или утро, и зима или лето, — дьякону надо знать, как это было, когда доили, — первый раз в мире, скотину».

Сами по себе эти вопросы, конечно, не могли бы наполнить произведение.

Тогда Пильняк проводит вторую, ничем не связанную с первой линию произведения, рассказывая про удачливого провинциального дон жуана — ветеринарного врача Драбэ.

Две линии идут. Молится дьякон — внук Кифы Мокиевича, и идет сплетническое дело в суде чести о Драбэ. Суд чести хорошее дело, он позволяет Пильняку дробить рассказ на показания и документы. Разговоры переданы драматически так, как их пишут в пьесах.

В конце повести происходит слияние сюжетных линий.

Драбэ зашел к дьякону и надоумил его: доили первый раз — решает он — парни и от озорства. Дьякон решает, что, значит, и весь мир от озорства, и бежит записываться в коммунистическую партию; кот-вегетарьянец бесится и сжирает сразу восемь фунтов конины, метель говорит «гвиу, гвиу». Пильняк произносит несколько слов о советских буднях, и повесть кончается.

Вся неразбериха ее, мне кажется, сделана сознательно и имеет целью затруднить восприятие, проецируя одно явление на другое, линии эти явно не сводимые, и их несводимость (в них вставлено еще несколько анекдотов) и создает впечатление сложности.

Манера Пильняка вся в этом злоупотреблении бессвязностью.

«Третья столица» вещь подражательная, в ней автор пишет сам под себя, обманно ссылаясь на Ремизова.

Форма, получившаяся в «Голом годе», как результат сведения отрывков, уже канонизована и употребляется наизусть.

«Место

: места действия нет. Россия, Европа, мир, братство.

Герои: героев нет. Россия, Европа, мир, вера, безверие, — культура, метели, грозы, образ Богоматери. Люди — мужчины в пальто с поднятыми воротниками, одиночки, конечно; — женщины: но женщины — моя скорбь» (стр. 110).

Героев у Пильняка и не было, были «представители автономных областей».

Все вещи кажутся мне похожими на СССР, но без ВЦИК’а и Совета национальностей.

Места действия тоже не было.

Но в «Третьей столице» все это регламентируется. Открывается повесть объявлением о бане, объявление это потом повторяется дважды. Один раз через три страницы, уже в связи с описанием представителя одного куска, Емельяна Разина, и потом в конце, обозначая вторичное появление Разина.

Разин этот — советский служащий, но он — Емельян (очевидно, по Пугачеву) и Разин (очевидно, по Стеньке); Разин он и Пугачев, для того, чтобы потом убить англичанина и доказать этим, что всякий русский — и Разин, и Пугачев.

Личного в нем нет ничего, просто это — человек из бани.

Потом идет авторская характеристика вещи, уже мною приводимая. Она кончается мыслью о женщине.