Собрание сочинений. Том 1. Революция

«Циркулем» и одновременностью действия, а также самым фактом перемещения, китаец связан с русским белогвардейцем, связь которого со следователем Иван Ивановичем Ивановым подчеркнута фразой в скобках (Иван Иванович был братом).

Сама же вещь состоит из Петра Первого по-Мережковскому (точно такого, как в первой разбираемой повести), из следователя, взятого из Петербурга Андрея Белого, следователь «боится пространства» (как Аблеухов), к нему приходит «Каменный гость», т. е., конечно, слезший по воле Андрея Белого с коня Медный Всадник (смотри «Петербург») и из Пильняком написанных кусков, о китайце-красноармейце и русском в Китае.

Все это раскладывается степенно, как карты, долго не сводится одно с другими и все это вместе и есть Пильняк.

«Санкт-Питер-Бурх» — сравнительно сложный пасьянс, разберем другие две вещи Пильняка: «Голый год» и «Третью столицу».

«Голый год» распадается на несколько кусков, связанных между собой повторениями фраз, общим проходящим «припевом» метели (из Андрея Белого) и участием героев одного отрывка в другом.

Последним меньше всего.

Вступление начинается с описания судьбы Доната Ратчина, но эта линия обрывается.

«Город Ордынин и Таежевские заводы — рядом и за тысячу верст отовсюду — Донат Ратчин — убит белыми: о нем все» (стр. 27).

Поэтому роль обрамляющей новеллы играет не его судьба, а повторение одного описания — описания Китай-города.

Описание введено сперва в судьбу Доната как отрывок «из его бродяжеств» (стр. 25). Не привожу его целиком, так как оно длинно (25–26 стр.).

Китай-город дан как «Китаец» с глазами, как «Солдатские пуговицы», «китаец» ползет на завод.

Описание это целиком повторено на стр. 173–175: Китай и выполз из Ильинки, смолол Ильинку — он как будто наступление Азии на Россию.

На самом деле строй вещи еще схематичнее и отдельные части ее еще менее связаны между собой. Кроме сопоставления Ильинка — Китай и Китай — завод, есть противопоставление: деревня — Европа — город. Причем деревня — не «Китай», а деревня — просто деревня из «Былья».

Это не новая часть строения вещи, а еще один включенный в нее кусок, от усилия ввязать ее крепче у читателя только заболят виски.

Описание старого города Ордынина дано обычно старой манерой, со включением «характерных слов» маленьким словарчиком (стр. 16).

Для связи отдельных мест описания применяется все тот же прием повторения. Стр. 11 (первая страница повести).

‹‹На кремлевских городских воротах надписано было (теперь уничтожено):

Спаси, господи,Град сей и люди твояИ благословиВход во врата сии››.

На стр. 23: «На Кремлевских ордынинских воротах уже не надписано…» — идет то же «Спаси, господи» и т. д.

На стр. 13: «Ночью же ходить по городу дозволяли неохотно, и если спросонья будочник спрашивал, кто идет — надо было всегда отвечать — обыватель!».

То же на стр. 17.

Кроме того, в самое описание включены кусочки: «летописи», «анекдоты» и «курьезная вывеска». Вывеска становится потом одним из способов связи частей.

Таким образом, мы имеем в этом маленьком отрывке Пильняка тот же прием, которым написано все произведение: оно состоит из кусочков, сколото из них.

Разница в композиции куска, в отличие от композиции всей вещи, та, что в этом куске связи частей даны логические и не использовано ощущение несводимости рядов. Описание заканчивается как бы двумя заключениями, описанием песни метели (это знаменитое: «Гвииуу, гаауу, гвиииуууууу, гаауу» и «Гла-вбум» и т. д.) и уже упоминаемым мною отрывком «Китай-город».

«Вьюга» также повторяется потом в вещи (стр. 176) сейчас же после повторения куска о «Китай-городе».

«Вступлению» соответствует «Заключение». Оно тоже, как и вступление, не поместилось в вещи, в ней другие темы, это другой рассказ.

Все это играет для русской поэтики роль ложного конца.

«Заключение» посвящено (оно называется «Триптих последний» (материал в сущности)) деревне, даваемой описательно, как «материал».

Реальная связь этого куска с вещью состоит в том, что он дает ей параллель, чем и разрешает всю конструкцию. Для Пильняка параллель эта должна выразить какую-то идеологию, сама мотивируется идеологией.

Чтобы связать «Заключение» с основной вещью, он механически вводит в «Заключение», которое само по себе представляет чистую безымянную этнографию, имена действующих лиц из основного цикла кусков.

Например, действует здесь колдун Егорка, действует он, конечно, по-пильняковски не очень сложно.

«Егорка у ног Арины склонился, сапоги потянул, юбки поднял, и не поправила в бесстыдстве юбок своих Арина» (стр. 186).

Действие элементарное вроде поступка Петра Первого.

Наговоры, данные в «Заключении», даны как наговоры, сказанные со слов Егорки. И любовная пара в «Заключении» не просто пара, а — Алексей Семенов Князьков Кононов и Ульяна Кононова, родственники старосты из отрывка «Первое умирание».