Собрание сочинений. Том 2. Биография

Больше всего он говорил о Маяковском, по обыкновению подыскивая новые обертоны для того, что уже не однажды высказал. Но самой книги Волкова-Ланнита, ради которой и была заварена каша, касался лишь мимоходом. А в книге были странности, которых нельзя было упустить в рецензии. Например, оказались тщательно обойдены женщины, небезразличные Маяковскому. И чем ближе они ему были, чем больше для него значили, тем меньше у них было шансов на упоминание. Даже Лиля Брик, которой Маяковский посвятил все собрание сочинений, появилась только на одной фотографии. Но и эта фотография подписана следующим образом: «В. Маяковский, Б. Пастернак, С. Эйзенштейн и другие на приеме японского писателя Тамизи Найто в ВОКСе, 11 мая 1924 г.». Так вот, «другие» — это как раз Лиля Брик и жена Сергея Третьякова, Ольга Викторовна, обезличенная, разумеется, «за компанию». От коллеги по Библиотеке-музею Маяковского, Владимира Федоровича Земскова, я узнал итоговый афоризм Шкловского о его отношениях с Лилей Юрьевной:

— Мы с Лилей столько враждовали, что уже почти сроднились.

А за три года до последней нашей беседы я слышал Виктора Борисовича на прощании с Лилей Брик на даче в Переделкине. Уже тогда он был очень слаб. С трудом, общими усилиями, его вытащили из машины, помогли влезть по ступеням на веранду, где стоял гроб. Он говорил сидя, медленно, но отчетливо:

— Великого Маяковского разрезали на цитаты и расклеили… Из Маяковского вы́резали великую любовь…

И что же, теперь по умолчанию он поощряет тех, кто вы́резал?

Не думаю, что это Волков-Ланнит взял грех на душу. Такова была тогда установка: если не поносить, то и не упоминать. Скорее всего, редактор настоял, а автор уступил.

Запись я расшифровал, показал Леониду Филипповичу и объяснил, почему не могу из беседы сделать рецензию. По-видимому, он со мной согласился, потому что на подаренной книге написал: «Самоотверженному интервьюеру (имярек) для пополнения его библиотеки. 23.VII.81».

Владимир Радзишевский

Уже давно, так давно, что я забыл, сколько мне было лет, но помню, что и тогда было жить очень интересно. Поехало несколько писателей на стройку Магнитки. Степи <нрзб>, людей нет. Строят дома с печами, а рядом строят громадные такие, как можно построить для большого автомобильного (?) праздника, на который придет тысяча человек, строят здание, а печей нет. Я так спрашиваю рассеяно: «Ну, а как это будет отапливаться?» Мне отвечают: «Они не будут никак отапливаться, тут печей не будет. Тут будут стоять домны, и они будут давать металл, а топить-то уже не надо будет, надо будет топить домны, а отдельно дом не надо. И вот вы видели у нас факела на стройке. Это неправильно. Их надо спрятать в трубы, и уехать… в трубы, и в тех местах, где не придет газ, будет другая жизнь, без старых печей».

И вот меняется искусство, изменяются возможности искусства. Когда появлялась фотография, то большой писатель Бальзак не снимался. Ему казалось, что всякая фотография снимает с человека покров какой-то. Он становится меньше, что округляет как… огрубляет… Ну, он не снимался. А фотография продолжала существовать. И сперва она существовала на самых простых вещах — на карточках. Ее презирали… <нрзб> как презирали в старину собак: собака должна сама кормиться. <нрзб> Пускай поживет. Потом появилось кино. Кино не очень уважали. Я помню, уже мальчиком, на каком-то переулке звонит звонок… а он не знает… не должно быть. Это, оказывается, иллюзион. И все время звонит звонок, зазывает людей. Они начинают и не кончают, идут лента за лентой: поезда идут, скачут ковбои. Иногда люди смеются. Потом оказывается, что такой нелюбящий сказать не запечатленное слово, как Ленин, сказал, что главное искусство для нас сейчас кино. Вот для нас главное искусство кино среди других искусств и зданий, которые не имели прежних названий. Это огромные домны. Мы их строили. Я помню, что рядом ходили люди из степи, женщины с длинными косами, и на конце косы — ключ, ключ от ее сундука: она живет в общежитии. А они работают на стройке и работают на печах, где создают кокс, где горячо ходить. Ходят в валенках, люди из прошлого столетия, и хорошо работают, и переучиваются. И мы каждый год, ну, скажем точнее, каждые пять лет переучиваемся и оказываемся в другой стране <нрзб> не всегда хватает.