Собрание сочинений. Том 4

Финляндия,                   страна утесов,                                         чаек,туманов,             лесорубов,                             облаков,забуду ли,                как, наш корабль встречая,искрилась пристань всплесками платков,как мощно пела молодость над молом,как мы сходили в толкотне людскойи жали руки,                    пахнущие морем,автолом            и смоленою пенькой.Плохих народов нет.

                                Но без пощадыя вам скажу,                   хозяев не виня:у каждого народа свои гады.Так я про гадов.                         Слушайте меня.Пускай меня простят за это финны,как надо называть,                             все назову.Фашизм я знал по книгам и по фильмам,а тут его увидел наяву.Фашизм стоял,                        дыша в лицо мне вискиу бронзовой скульптуры «Кузнецов».Орала и металась в пьяном визгеорава разгулявшихся юнцов.Фашизму фляжки подбавляли бодрости.

Фашизм жевал с прищелком чуингам,швыряя в фестивальные автобусыбутылки,              камни,                        под свистки и гам.Фашизм труслив был в этой стадной наглости.Он был прыщав, слюняв и белобрыс.Он чуть не лез от ненависти на стенуи под плащами прятал дохлых крыс.Эх, кузнецы,                    ну что же вы безмолвствовали?!Скажу по чести —                            мне вас было жаль.Вы подняли бы бронзовые молотыи разнесли бы к черту эту шваль!Бесились,

               выли,                        лезли вон из кожи,на свой народ пытаясь бросить тень…Сказали мне —                       поминки по усопшимФинляндия справляет в этот день.Но в этих подлецах,                               пусть даже юных,в слюне их истерических речейпередо мною ожил «Гитлерюгенд» —известные всем ясли палачей.«Хайль Гитлер!» —                             в крике слышалось истошном.Так вот кто их родимые отцы!Так вот поминки по каким усопшимхотели справить эти молодцы!Но не забыть,

                      как твердо,                                       угловатоу клуба «Спутник» —                                  прямо грудь на грудь —стеною встали русские ребята,как их отцы, прикрыв фашизму путь.«Но – фестиваль!» —                                  взвивался вой шпанья.«Но – фестиваль!» —                                  был дикий рев неистов.И если б коммунистом не был я,то в эту ночь                   я стал бы коммунистом!Июль 1962, Хельсинки, борт теплохода «Грузия»В концовке этого стихотворения – идеализм, свойственный мне в юности. На фестивале в Хельсинки бутылкой кока-колы разбили коленку юной русской танцовщице, пытались разгромить наш клуб. Теплоход «Грузия» находился буквально в осаде… Когда в 11 часов утра мы начали фестивальный марш, листовки с текстом стихотворения на многих языках уже раздавали участникам. По возвращении в Москву первый секретарь ЦК ВЛКСМ С. Павлов на многотысячном митинге на Комсомольской площади назвал меня героем фестиваля. Однако после скандала с моей автобиографией, напечатанной на Западе, тот же самый Павлов спустил на меня целую свору комсомольских овчарок. На одном собрании, размахивая газетой Закавказского военного округа, где я на фотографии читал стихи с танка, он кричал: «Еще неизвестно, в какую сторону в случае опасности для нашей страны пойдут танки, с которых читал стихи Евтушенко». Так из меня сами коммунистические идеологи выбивали коммунистический идеализм. Последним ударом было наше вторжение на танках в Прагу. С них я стихов не читал.