Когда ты пел нам, Жак,шахтерам, хлеборобам,то это, как наждак,прошлось по сытым снобам.Ты был то свист, то стон,то шелестящий вяз,то твист, а то чарльстон,а то забытый вальс.Но главное, ты былГаврошем разошедшимся,когда в упор ты билпо буржуа заевшимся!Ты их клеймил, в кулакс угрозой пальцы стиснув…Да, мы артисты, Жак,но только ли артисты?Нас портят тиражи,ладоши или гроши,машины, гаражи,и все же мы – гавроши!Куплетов каплунамот нас не ожидайте.Салоны — не по нам!Нам площади подайте!Нам вся земля мала!Пусть снобам в чванной спесипоэзия моя —что уличная песня.У снобов шансов нет,чтоб их она ласкала.Плевать! Я шансонье —не тенор из «Ла Скала»!А слава — что онасо всеми поцелуями!Глупа да и жирнаона, как Грицацуева.И ежели, маняв перины распуховые,она к себе менязатащит,распаковываясь,я виду не подам,но, не стремясь к победе,скажу: «Пардон, мадам!» —и драпану, как Бендер.Я драпану от сытости,от ласк я улизнуи золотого ситечкана память не возьму.Так драпанул ты, Жак,на фестиваль от славы,от всех, кто так и сякцветы и лавры стлали.И помнишь ли, как там,жест возродив музейный,показывали нам,беснуясь, в землю! В землю?!Как в ярости тупелтот сброд, визжа надорванно?А ты… ты пел и пел —под визг поется здорово!Так все, что глушит нас,как хор болотных жаб,работает, что джаз,на наши песни, Жак.Мы свищем вроде птиц,но вовсе не птенцов,под речи всех тупици тонких подлецов.Поем под визг ханжейи под фашистов пляс.Поем под лязг ножей,точащихся на нас.У пальм и у ракитто шало, то навзрыднопоем под рев ракет,под атомные взрывы.Не просим барыша,и нами, как гаврошами,все в мире буржуанавеки огорошены.Мы – дети мостовой —не дети будуара.Мы дряхлый шар земнойшатаем будоража.Нас все же любит они с нежностью бездоннойдает приют, как слон,рассохшийся, но добрый.В нас — мятежей раскат,восстаний перекаты.Мы — дети баррикад!Мы сами — баррикады!Июль 1962