Собрание сочинений. Том 4

Вторые сутки, как рога марала,пушисты мачты – иней лег на них.Вторые сутки мечется «Моряна»среди нагромождений ледяных.Вторые сутки – аж мороз по коже! —сойдя от беззакатности с ума,над нами солнце бешено хохочет,как белая полярная сова.Придется нам теперь забыть про Диксон,и капитан, прихлебывая чай,угрюмо заключает: «Не пробиться.Береговой припай – он есть припай».И шхуна курс меняет… Мы уходим,а там за льдами, синий, как угар,оставленный, с беспомощным укоромвзывает остров криками гагар.Я остров, окруженный льдом. Ты шхуна.

Я привстаю. Я слышу голос твой.Пытаешься ты, плача и тоскуя,пройти сквозь мой причал береговой.Но льды вокруг меня остры, как зубья.Ты бьешься грудью бедною своейо скользкие торосы себялюбья,о грязный лед изломанных страстей.Неужто ты пройти ко мне не сможешьсквозь намертво припаянную ложь?Все это оковало меня, смерзлось.Все это от меня не отдерешь.И ощущаю с ужасом провидца,что эта шхуна, может быть, не ты,а это я к себе хочу пробитьсяи натыкаюсь вновь и вновь на льды.И я в переупрямленном упрямстветреща по швам, со льдинами в борьбе,неужто плюну, поверну и сдамся

усталый, не пробившийся к себе?Июль, «Моряна» – 14 августа 1964, Москва

Иностранец

…И Меркурий плыл над нами,иностранная звезда.М. СветловНа архангельском причалеиностранные суда,иностранные печали,иностранная судьба.И чернявый, как грачонок,белой ночью до утраплачешь ты, матрос-гречонок,возле статуи Петра.И совсем не иностраннов пыльном сквере городскомты размазываешь странно

слезы грязным кулаком.Может быть, обидел шкипер?Может, помер кто в семье?Может, водки лишку выпил?Может, просто не в себе?Что с тобою приключилось?Что с тобой случилось, грек?А с тобою то случилось,что ты тоже человек.И еще тошнее, если,не поняв твоей тоски,кто-то спрашивает – есть либезразмерные носки.И глядишь ты горько-горько,пониманья не ища,на сующего пятеркупрыщеватого хлыща.Но идет, хвативший малость,

седобров и меднолиц,словно грек, печалью маясь,с русской шхуны моторист.Моторист садится рядом:«Выпьем, что ли, корешок!» —и ручищею корявоймолча лезет в кожушок.Углубленно, деловитоиз кармана достаетпереводчицу – пол-литру,о скамейку воблой бьет.И сидят, и пьют в молчанье,и глядят, обнявшись, вдальвместе с греческой печальюнаша русская печаль…15 августа 1964, Переделкино

Баллада о стихотворении «На смерть поэта» и о шефе жандармов