Собрание сочинений. Том 6

Это Чертовое Болотос незабудками                       на заман.Ты куда завела нас,                               охота,бубен неба тряся,                           как шаман?Посреди онемевшей России,накренившихся ив,                              облаковмы с тобой пропадаем в трясине,Юра-Юрочка Казаков.Перед кем же мы так провинились?За какие такие грехив прорву-гадину провалилисьтвоя проза,                 мои стихи?И уже ни Москвы,                             ни Парижа, —только лилий болотных жгуты,только жижа,                     зловонная жижа,приодевшаяся в цветы.Сквозь рубахи                        неотразимо,как оторва,

                 по-воровски,нам целует взасос трясинахолодеющие соски.Мы ей, видно, паскуде, любы.Сжала с хлюпающим смешком,и уже норовит в наши губывлезть отвратным своим языком.Юра-Юрочка,                      мы не трусливы,но не то что доходит,                                 а претстрашный смысл поцелуя трясины —запечатать навеки рот.…Летит            над нами                           самолетик.Качается               в стаканчиках                                      боржом.Рассказывает                      кто-то                                анекдотик,но мы с тобою,                       Юрочка,                                    не ржем.Трясина

              потихонечку                                  нас гробит —уютненько шипя,                           как будто квас,а свой концерт                        Муслим, Эдита, Робертпроводят,               не печалуясь,                                    без нас.На твердом берегу другого мира,коктейлями и люстрами искрясь,осталось лишь кафе                                 по кличке «Лира»,а нашу лиру                    всасывает грязь.Утеряно чувство перспективы,и жить осталось                          несколько минут,и только элегические ивыо нашей смерти,                         Юрочка,                                      всплакнут.Но, посверкивая очками,как в могилу по грудь зарыт,Юра-Юрочка                      вдруг отчаянно

мне о Чехове говорит:«Ненаписанного мне жалко…Женька,             помнишь рассказ «Тоска» —там, где пряничная лошадканочью слушает мужика?Страшно, Женька,                             что, стиснув насмерть,написать нам трясина не дастни стихов,                ни рассказов наших —их никто не напишет за нас.Глупо сгинуть ни за што,                                         ни про што.Так давай мы не сгинем!                                       Ну!Руку, Женька!                      От имени прозыя тебя          на себя                      потяну!»Что восторженная оценкарифм         и прочих словесных красот?Я для друга не Евг. Евтушенко —тот, кого он в трясине спасет.

Засопела трясина,                             взбурлила,но меня отпустила,                              сопя,и от имени русской лиры,прозу         я потянул                         на себя.Пусть проникла трясина в поры,Юра-Юрочка,                      не хандри.Если нету вокруг опоры,то опора у нас внутри.И вцепился я вдруг в березу,чуя пальцами трепет ствола.Так спасла поэзия прозу,и поэзию проза спасла.Дружба —                это антитрясина.Отдираем,                небриты,                              дики,незабудки отравно-синие,нам вцепившиеся                            в кадыки.Гагра, октябрь 1972

Растерянность