Вы помните, иркутские наличники,ту девочку с надменностью на личике,моих прозрачнейших намерений преступность,разбившуюся вдруг о недоступность?Она — бесовски ангельская рожицасо мной всегда ходила недотрожистов том синем платье с красными карманчиками,дразня глазами, как двумя туманчиками.Но только делал я движенье к ней —коленочки сжимала все плотней,взгляд пряча под ресницами в тени,и губы пальчик охранял: ни-ни…Тогда по глупости еще делить я могвсех женщин на дотрог и недотрог.Врут про меня, что жизнь прошла по бабам вся.Расчетливости женской я побаивалсяи каменел с трусливой истуканностьюот романтичности, казавшейся капканностью.Она писала мне примерно так:«Представьте пахнущий сиренью полумрак,заросший, очень паустовский сад.Взгляд, робко набредающий на взгляд.Терраса. Мы. Оплывшая свечанас так сближает, что-то нам шепча.И вазочку с вареньем обходя,по скатерти под легкий шум дождя,хоть я остановиться их прошу,ползут друг к другу руки вдоль по шву…»Шестидесятые, какие времена!Поэзия страну встряхнула за уши.Чего-то ожидала вся страна,а девочка — того, чтоб выйти замуж, и…А может, просто медленной любви?Но мы тогда с нахрапистостью бычьейв любви ввели немедленность в обычайи принимали — да простит нам Бог! —за лицемерье робость недотрог,и мы не замечали иногда,что в «нет» отчаянном порой звучало «да»…А где она теперь — та иркутяночка,мной неразгаданная хрупкая сараночка?Коляску с внуком катит не спеша,а внук, смеясь, пушинку ловит пальчикаминад тротуаром деревянным с одуванчиками,проросшими сквозь доски, чуть дыша.Как с одуванчиков иркутских во дворах,с нас время юность по пушинке сдуло,и с нежностью я думаю: «Вот дура…»Потом без нежности особой: «Сам дурак…»О, сколько бедности в тупой мужской победности!Я понял в годы поздние своивсю нищету воинственной немедленностии всю бесценность медленной любви.1994