Собрание сочинений. Том 9

Подарило нам скорбное море                                               записку особую:«Здесь темно писать,                                  но на ощупь попробую».И мне тоже темно,                              но я что-то вцарапываю в бумагу,выполняя уже безнадежно давно                                               обессмысленную присягу.Мне сейчас бы глоток                                    просто воздуха родины,                                                                        а не водки,и не «Курск» —                         имя станции детства «Зима»                                        на моей затонувшей подлодке.Кто я?          Может, Колесников,                                            может, Борисовили тот водолаз,                           кто людей собирать по кусочкам

                                           во мгле под водой не боится.Не осмелилось море записку размыть,                                         сохранив, как шекспировский                                                                   вечный сонет:«Шансов, похоже, нет…»Но строка Пастернака                       сверкнула в записке, как будто                                                          нечаянная награда:«Отчаиваться не надо…»Услышь под водой, вся команда,и продолженье строки:«Отчаиваться не надо —у страха глаза велики».Не отчаиваюсь.Жду всеобщего и моего воскресенья.Но я верую в не-нечаянностьсамоспасенья.Я не только там,                          в Оклахоме,в моем новом бездомном доме,

залегающем —                        пальца не суньте! —на засасывающем грунте.Мир наполнен людьми-подлодками,становящимися подледными.Задыхаются люди в небратстве,тонут и в нищете,                            и в богатстве,и взрываются,                       как торпеды,все хвастливые их победы.Прихвастнуть —                           в этом я ненасытный,а иначе б не стал Евтушенкой,но люблю бледный шрам беззащитныйпод одной, самой лучшей, коленкой.Я любил черный хлеб и с полынью.Не давался он мне задарма,и всю славу свою половиню

я со станцией нежной —                                       Зима.И по-своему,                     по-лихому,не подобный холоднозмею,полюбил я и Оклахому,ибо я не любить не умею.С человечеством —                            сборной командой —я на вахте,                 тельняшку надевши.Продолжаю                   грохать                               кувалдойизнутри потонувшей надежды.Не бывает надежд на излете.Не отчаянью верю,                               а риску.А погибну —                    в карманах найдете

очень важную вам записку.2001–2002

Неоправдываемость зла

Соотечественников понесло:так и рвутся оправдывать зло.Так заискивают на случайперед проволокой колючейи готовы хоть чокнуться чаркойс отставной человеко-овчаркой,чтобы в будущем им повезло.Боже мой, и какие же тонкостив оправданье холопском жестокости!Но Россию спасет,                              как спаслав ее смуты,                  в ее лихолетия,гордость нищего великолепия —неоправдываемость зла.Ноябрь 2002

Волчиха