Любиночки – что за словечко…На посиделках у крылечкашепнула ты: «Смелее будь.Зайди под кофту… Там как печка».И пригласила руку в грудь.Медведь тряс цепью на дворе.Изба встречала, скрипнув глухо.«Я, коль сравнить с тобой, старуха.Шестнадцать есть?» Набравшись духа,я сдунул с губ небрежней пуха:«Давно уж было… В январе…»И золотилась медовуха,шипя в брезентовом ведре.Как танцевали мои зубыпо краю острому ковша,когда поверх овчинной шубыя ждал тебя, любить спеша.И ты сказала: «Отвернись»,а я совсем не отвернулсяи от восторга задохнулся,взмывая в ангельскую высь.Ты пригрозила, вскинув ступку:«Бесстыжий, зыркать не моги!» —и, сделав мне в душе зарубку,легко переступила юбкуи трусики, и сапоги,став нежным ангелом тайги.Давно вдова, а не девчонка,белым-бела, лицом смугла,меня раздела, как ребенка,рукой голодной помогла.На пасеке в алтайской чащесмущался я того, что гол,но я в тебя, дрожа от счастья,как во вселенную, вошел.И стал впервые я мужчинойна шубе возчицкой, овчинной.Тебе с отвычки было больно —пять лет назад был муж убит.Закрыла ты глаза невольно,его представив, может быть.Был пчелами твой лоб искусан.Узнав, что мне пятнадцать лет,упала ты перед Иисусом,рыдая: «Мне прощенья нет…»И он простил тебя, конечно,за то, что ты, почти любя,стекляшкой бедного колечкав меня вцарапала себя.И всею истовостью тела,грудей нетроганно-тугихты наперед тогда хотела —чтоб я любил тебя в других.25 января 2005