Читаем Собрание сочинений в 15 томах. Том первый полностью

Собрание сочинений в 15 томах. Том первый

– Ни идола-то у меня и не болит! А наших, а наших симулянтов да ленькарей сюда – разом отучились бы шастать по докторам!

Добрых, немалых сил стоило Петру смять в себе боль, но он сминал, давал вид цветущий, довольный, хотя втихомолку и ойкал, и матерком себя продувал, крепясь.

И старуха, в удивлённом восторге глядя на крупное, в пленительном смехе трясущееся тело, утешно, доверчиво отходила, отлеплялась акварельной душой от беды.

– А меня уже всю страх скрутил. Вот дурушка, вот ду-урушка…

За завтраком ото всех досталось вздорной погоде.

Конечно, нрав погоды не исправишь. Так почему же хоть не поругать? Почему не отвести душу, тем более что разговорами погоде даже и не навредишь?

Однако пока семейство завтракало, в заоконье всё поменялось. Рассосало тучи. Кончился снег. Огнисто ударило нерастраченно жаркое солнце. По улицам бедово запрыгали весёлые ручьи.

Старик не верил этому скорому теплу. Он знал, что и в лето канальские холода будут исправно наведываться, будут приворачивать. А оттого, покуда на час какой вроде помягчело на дворе, надо обязательно взять и Петру, и Ивану по пальто. Подарки будут к самой поре, как яичко к Пасхе. И брать надобно не завтра-послезавтра, не потом когда придётся. Брать надобно сегодня. Зараз!

К чему такая спешка?

Выкатываться в город просто вот так туристами – посмотрите налево, посмотрите направо! – старику не с руки. Неловко. Втянулся в привычку: без дела не то что не высунется в город – без дела, кажется, он и не проснётся. Нужно видимое дело. И видимое это дело, важное подсунула непогодина – покупка сынам пальто.

Старику не терпелось вывести своих сынов в город. Не терпелось показать своих сынов всему миру, всей этой неласковой земле. Отобрала у меня Анну, отобрала малых хлопят, да не навек! Смотри, какие зараз у меня хлопцы! Смотри ж ты!

С певучей, с бестолковой радостью на лице вышагивал старый Головань и каждой капельке с крыш, и каждой птахе, и каждой щепочке в ручье позывало рассказать, какой же он богатый своими сыновьями.

Сжался, высох охряной жёлудь.

Зато каких два дубка пустил в жизнь!

Дивился им гортанный, взбалмошный город, выстроенный отцовыми руками…

Когда Головань приехал сюда, город был не город, а так, Бог весть что. Заштатная глухая деревушка.

В лесу.

Расчищал леса. Подымал заводы. Вёл железную дорогу. Мостил улицы…

Ходили сыновья из магазина в магазин, смотрели на отцов город.

Город смотрел на сыновей. Щупал руками Петра. Всамправдошной ли?

Не было старику большего счастья, когда навстречь наскакивал из знакомцев кто, особенно если этот знакомец был с русской стороны.

Старик цвёл от похвал за сыновей, и молодые краски пробивались на сухих его щёчках.

Ивану взяли кожаное пальто в первом же магазине.

А Петру…

Что ни померяет – трещит по швам.

Обскакали все магазины, где можно было взять – возвращаются с пустом.

– Нянько, – вздыхает Петро, – что ж это у Вас за люди такие мелкие? Бабы, на какую ни глянь, плоские щепки. Доска, два соска и больше ничего в конкретной наличности. Мужики тоже всё лёгкие, диетические какие-то. Не оттого ль в магазине что ни надень всё малое?

– Малое и шьёт на себя малое. Нету у нас великанцев. Нету в жизни, нету на них и в магазине. Ты такой один, не находится на тебя.

– А если хорошенечко посмотреть и за городом, где по округе? – разведывательно пустил Иван внатравку наводящий вопросец.

– Иване! – изумился старый. – Да ты читаешь мои мысли! Об чём речи терять? Раз надо, значит надо, ядрён марш!

А утром Мария везла Голованей из Калгари.

Везла из города в город.

Из местечка в местечко.

Старик не мог нарадоваться, не мог нагордиться на миру своими сынами; старику мало было того, что уже видели его с сынами в своём городе, в своей провинции; он вёз в соседние города, спешил в соседние провинции. Пускай вся эта земля, где пролегла его скомканная жизнь, где в дороги, в шахты, в дома твёрдым камнем легла его сила, его здоровье, пускай всё вокруг видит, что за богатыри его сыны!

Упругая маятная тревога закипала в стариковских глазах, когда навстречу неслись нарядные домки русских ли, украинских ли переселенцев.

Сколько их было на пути…

И ни одно славянское местечко Головани не промигнули с лёта.

Как же… Не вороги ж… Что ж хоть не поздоровкаться без переводчика?

А поздоровался – пропал.

Слёзы навпополам со смехом, расспросы, как там

– Чи так в вас, як у нас, – беда беду водит?

Пока идут расспросы, во дворе, на воздухе, накрываются столы. Что было в дому – всё на столы!

– Угощайся, гостюшка милый! Угощайся, товаришок хороший!

– Угощайся, чем Божечко послал. Угощайся да не гневайся.

Через короткие минуты во дворе тесно, негде пятку поставить. Но народ всё течёт, течёт – всё селение пока не сольётся.

Находится смельчак, после первой угрюмо жалуется припевкой, показывая за плетень, в поле: