За миллионы долгих летНам не утешиться… И наш корабль, быть может, Плывя меж ледяных планет,Причалит к берегу, где трудный век был прожит. Нам зов послышится с кормы:«Здесь ад был некогда, – он вам казался раем». И силясь улыбнуться, мыМечеть лазурную и Летний сад узнаем. Помедли же! О, как дышатьЛегко у взморья нам и у поникшей суши! Но дрогнет парус, – и опятьПоднимутся хранить воспоминанья души.1918
Вагнер
I
Падает снег, звенят телефоны,Белое небо глядит в окно,Небо, – совсем полотноНад крышей, трубой, ржавой, зеленой.Есть только смерть, – ни любви, ни веры.Что мне с ними делать теперь?Придет, постучится в дверь,Тихо качнет муфтой серой.Смотри – суббота. Конец в воскресенье.Белое небо бьет в окно,Ко мне прильнуло оно.Надежда? Надежда? Покой? Спасенье?Нет спасения, нет покоя,Изольда, я тебя любил,Изольда, я все забыл,Останься, побудь со мною.Останься, побудь! Дьячки, поклоны,Не страшно, – розы к ногам,А там, – дальше и тамКалендарь, снег, телефоны.1916
«Опять гитара. Иль не суждено…»
Опять гитара. Иль не сужденоРасстаться нам с унылою подругой?Как белым полотенцем бьет в окноРассвет, – предутренней и сонной вьюгой.Я слушаю… Бывает в мире боль,Бывает утро, Петербург и пенье,И все я слушаю… Не оттого льЕще бывает головокруженье?О, лошадей ретивых не гони,Ямщик! Мы здесь совсем одни.По снегу белому куда ж спешить?По свету белому кого любить?1917
«Еще и жаворонков хор…»
Еще и жаворонков хорНе реял в воздухе, луга не зеленели, Как поступь девяти сестерПослышалась, нежней пастушеской свирели. Но холодно у нас. И снегЛежит. И корабли на реках стынут с грузом. Под вербой талою ночлегУ бедного костра едва нашелся Музам. И, переночевав, ушлиОни в прозрачные и нежные долины, Туда, на синий край земли,В свои «фиалками венчанные» Афины. Быть может, это – бред… Но мнеДалекая весна мечтается порою, И трижды видел я во снеУ северных берез задумчивую Хлою. И, может быть, мой слабый стихЛишь оттого всегда поет о славе мира, Что дребезжит в руках моихХоть и с одной струной, но греческая лира.1921