Собрание сочинений в 8 томах. Том 1. Рассказы и повести; Скандалист, или Вечера на Васильевском острове: Роман

«Левая остроконечная скала, Норсуэй, Литл-лэйк, сорок семь шагов от Каменной дороги».

Под надписью стоял чертеж, на первый взгляд напоминавший бочку. Этот чертеж привлек внимание сэра Мэтью.

— Для тела вращения, произведенного вращением дуги S, — пробормотал он задумчиво. Он помолчал с минуту и продолжал, схватив со стола карандаш: — Крайние координаты соответствуют абсциссам икс нулевое икс прим, отрезок дуги равен…

Сухой и серый, как мышь, почти незаметный в огромном кожаном кресле, он принялся вычислять, засыпая цифрами оборотную сторону завещания.

Наутро из похоронного бюро принесли гроб. Худощавый, белый и очень спокойный человек с большой легкостью был уложен в гроб. Служитель похоронного бюро, распоряжавшийся похоронами, заметил по этому поводу, что ему редко приходилось видеть более покладистых и послушных покойников.

— У него тело эластично, как резина, — сказал он вежливо, оборотившись к сэру Мэтью.

Гроб закрыли крышкой, обтянули белым полотном, поставили на белые дроги, и лошади с высокими султанами между ушами повезли дроги по городу.

Сэр Мэтью Стейфорс шел за гробом, покусывая губы и глядя вокруг невнимательными глазами. Цифры возникали перед ним повсюду.

На углу Норуич-авеню он споткнулся о тумбу, и в голове его возникло на одно мгновение: «Норсуэй, Литл-лэйк, остроконечная скала, сорок семь шагов от Каменной дороги». Он вытащил записную книжку и, думая о другом, машинально записал адрес.

К нему подбежал расторопный служитель.

— Может быть, вам угодно в карету, сэр?

В то же время из-за угла Норуич-авеню, беззаботно размахивая палкой, вышел джентльмен в проломленном цилиндре. Левая сторона его лица была украшена рыжей бакенбардой; взамен другой бакенбарды — справа — не было ничего. Увидев похоронную процессию, джентльмен состроил печальную гримасу, догнал сэра Мэтью и пошел с ним рядом.

Дроги докатились до кладбища. Сторожа сняли гроб, донесли его до могилы и на полотенцах опустили вниз. Сэр Мэтью и джентльмен с одной бакенбардой остановились у свежей могилы неподвижно.

— Джентльмены, — начал дрожащим голосом джентльмен с рыжей бакенбардой, хотя перед ним никого, кроме сэра Мэтью, не было. — Я не знаю, как звали этого человека и что он делал, находясь в состоянии движения. Человек минус постоянное движение плюс бесконечность равен нулю. Он утверждает, что он мертв, — отлично! Значит, закон переместил еще одного человека в обратный порядок, джентльмены. Прощай, будь счастлив, дорогой покойник! Ничего не произошло, и мне нет никакого дела, что этот человек умер. Но я считаю своим долгом выразить мое искреннее сожаление оставшимся еще почему-то в живых родственникам и друзьям покойного.

— Благодарю вас, сэр, — сказал Стейфорс, задумчиво поглядев на джентльмена с рыжей бакенбардой.

И он с признательностью протянул ему руку.

2

Размышления о рыжей

бакенбарде

Собственно говоря, то, о чем я пишу, будучи человеком с одной бакенбардой, вполне заслуживает того, чтобы я писал об этом, будучи человеком с двумя бакенбардами. Я пишу об относительности мирового движения и о последовательности беспричинных событий во времени. Все это в конце концов стоит одной оторванной бакенбарды конусообразного вида, острым концом вниз.

Я бы не стал и пытаться разрешить мои сомнения, если бы сегодня не исполнилось ровно шесть лет с того дня, как я лишился бакенбарды. Я утверждаю: каждый предмет любого формата, вида и состояния есть измерение объема его мирового места, который неизбежно связан со всеми другими предметами, занимающими определенное место в мире.

Поэтому отсутствие на моем лице одной рыжей бакенбарды есть факт огромной важности и почти космического значения. Рыжая бакенбарда английского джентльмена в оторванном состоянии нарушает мировой порядок. Констебль, оторвавший мою бакенбарду, стоял на Риджент-стрит — улице, которая в числе остальных до сих пор служит мне местом прогулок. Пиво, стакан, бочки и хозяин кабака в Питт-роуд в тот день, как обычно, были в полном моем распоряжении. Сидя за квадратным столом у окна, я размышлял об отсутствии пустоты в мировом пространстве. Напротив меня слева сидели двое джентльменов в одинаковых цилиндрах и с одинаковыми лицами.

Напротив меня справа сидел с газетой в руках толстый, как йоркширец, фабрикант, который, вероятно, и был йоркширцем.

Я наливал уже из третьей бутылки, как вдруг внезапно почувствовал как бы подземный удар; на одно мгновенье под моими ногами, под кабаком, под улицей, под городом переместилось что-то. Лондон споткнулся, закачался из стороны в сторону и как будто даже подпрыгнул вверх.

Не прошло и минуты после этого, как фабрикант сказал, ни к кому, в сущности, не обращаясь:

— Дьяволы!

Помолчав с минуту, он снова повторил:

— Дьяволы! Хамы! — заорал он бешеным голосом, вскакивая и ударяя об стол обеими руками. — Эти мерзавцы лезут в парламент!

— Что вы изволили сказать, сэр? — спросил хозяин.

Я не успел еще допить свой стакан, как йоркширец разбил всю посуду на столе.

— Эти мерзавцы лезут в парламент, — повторил он с бешенством.