Собрание сочинений в пяти томах. Том 4. Пьесы и радиопьесы

Профессор Юберхубер. Само собой.

Врачи. Кризис наступил.

Миссисипи. Я сказал правду, всю правду, ничего, кроме правды.

Профессор Юберхубер. Доставьте его в сумасшедший дом.

Миссисипи уводят.

Миссисипи

. Я клянусь.

Профессор Юберхубер(с поклоном). Не огорчайтесь по поводу его слов, сударыня. Такого рода больные охотно выдают себя за убийц, а лиц, которых они любят, — за уголовников. Нам это известно. Он скоро поправится. Чем опаснее болезнь, тем больше триумф медицины.

Врачи приглушенно аплодируют. Профессор Юберхубер еще раз кланяется Анастасии и выходит в дверь справа. Врачи тоже выходят в двери, вылезают через окна и через напольные часы.

Анастасия и Юбелоэ остаются одни. Юбелоэ медленно поднимается.

Анастасия. Ты сказал правду, а я предала тебя.

Юбелоэ

. Страх оказался сильнее твоей любви.

Анастасия. Страх всегда сильнее.

Юбелоэ. Чудо свершилось.

Анастасия. Мы свободны.

Юбелоэ. Но разлучены.

Анастасия. Навечно.

Юбелоэ

. Вера утрачена.

Анастасия. Ушла, как капля воды в песок.

Юбелоэ. Надежда исчезла.

Анастасия. Растаяла, как облачко.

Юбелоэ. Осталась только моя любовь.

Анастасия. Любовь смешного человека.

Юбелоэ медленно выходит в дверь справа.

Анастасия стоит неподвижно. Слышен гул самолета.

Анастасия. Взлетел самолет на Чили.

Всю сцену закрывает щит, на котором нарисован летящий в облаках самолет. Выходит Сен-Клод. Как и в первой части, он во фраке, на шее полотенце для бритья.

Сен-Клод. Пусть себе самолет летит в республику Чили. Отпустим с миром и графа, хватит ему мешать нам. В сутолоке большого города он погибнет, быть может, от ножа в пьяном угаре, а если повезет, то и в больнице для бедных, которую он же и основал. Оставим его в покое и обратимся к другому утру. Декорации довольно грустные. Вы в этом убедитесь, когда взлетевший самолет окончательно растворится вдали: комната в ужасном состоянии, она в полном запустении, мебель не поддается никакому описанию, все усеяно гипсом и битой штукатуркой. Сами увидите. Только посреди сцены стоит, производя нереальное впечатление, совершенно целый кофейный столик, все еще в стиле бидермейер, накрытый, как и вначале, на две персоны, правда, на этот раз не для Анастасии и господина Миссисипи, а для Анастасии и меня, не станем умалчивать и об этом. То, что в этом месте я снимаю с себя бороду, говорит о многом. (Он снимает бороду.) Вы уже догадались, что я снова разорился и был вынужден начать все сначала. Конец мятежа был ужасным, триумф нового премьер-министра — абсолютным, последствия для моей карьеры — тяжелыми, Красная Армия меня разжаловала, польский парламент лишил мандата, короче, моя реабилитация снова отменяется. Я снова попросту ошибся. Может быть, уважаемые дамы и господа, для вас такой поворот дела и лучше. А мне не остается ничего другого, как рассказать, каким образом трем человекам был поставлен мат в одной партии.

Щит с самолетом поднимается.

А сейчас вы слышите первые залпы салюта со стороны античного храма, Город готовится отпраздновать свадьбу нового премьер-министра. (За окнами проходят Диего и его невеста, двое детей несут шлейф ее платья.) Вы видите, как высокопоставленная пара идет мимо окон к собору, видите его, которого мы уже хорошо знаем, и ее, новую первую леди, издательницу очень популярной у здешних читателей «Evening post», раскрасневшуюся, в платье от Диора. Похоже, власть укрепилась, порядок восстановлен, прежняя роскошь и великолепие снова утверждаются в своих правах. На фоне этого торжественного события, на фоне несмолкающих приветственных возгласов ликующего народа, на фоне вдохновенного выступления сводного хора женских училищ, городской филармонии и мужского певческого союза, исполняющего Девятую симфонию Бетховена, наконец, на фоне величественно-гулкого звона соборных колоколов прискорбным образом выделяется следующая сцена.