Собрание стихотворений и поэм

Езжай домой, колхозник, мой земляк, Ты не дождешься проявленья чуткости, Не могут здесь тебя принять никак – Готовят выступления о чуткости!

Собранья! О, натруженные рты, О, словеса ораторов напористых, Чья речь не стоит в поле борозды, Не стоит и мозоли рук мозолистых.

Пошлите в бой – я голову сложу, Пойду валить стволы деревьев кряжистых, Велите песни петь, и я скажу То, что с трибуны никогда не скажется.

Хочу работать, жить, хочу писать, Служить вам до последнего дыхания… Но не окончил я стихов опять: Пришли ко мне – позвали на собрание!

ДЕТСТВО

Детство мое, ты в горах начиналось, Но я простился с землею родной, И показалось мне: детство осталось В крае отцовском, покинутом мной.

Мне показалось, что, умный и взрослый, Глупое детство оставил, а сам Туфли надел я, чарыки я сбросил И зашагал по чужим городам.

Думал я: зрелостью детство сменилось. Слышалось мне: грохоча на ходу, С громом арба по дороге катилась, Лента мелькала, и время кружилось, Словно волчок на расчищенном льду.

Но, завершая четвертый десяток, Взрослым не стал я, хоть стал я седым. Я, как мальчишка, на радости падок, Так же доверчив и так же раним.

Раньше я думал, что детство – лишь долька Жизни людской. Но, клянусь головой, Жизнь человека – детство, и только, С первого дня до черты роковой!

ОСЕНЬ

1

Мы затворили окна поневоле И не бежим купаться на заре. Последние цветы увяли в поле, И первый иней выпал на дворе.

Касатки с грустью маленькие гнезда Покинули до будущей весны. Пруд в желтых листьях: кажется, что звезды В его воде и днем отражены…

От спелых яблок ломятся базары. Открыл букварь за партой мальчуган, И слышно, как спускаются отары С нагорных пастбищ, где лежит туман.

Гремя, как меч в разгаре поединка, Летит поток седой Кара-Койсы, В нем маленькая первая снежинка Слилась с последней капелькой грозы.

Уже в долинах зеленеет озимь, Шуршит листва на дикой алыче, В плаще багряном к нам явилась осень С корзинкой винограда на плече.

С улыбкой на охотника взглянула, Присела с чабанами у огня. Я возвращаюсь в город из аула. Будь щедрой, осень: вдохнови меня!

Дай мне слова о милой, ненаглядной, О ярком солнце, о земной любви, Как ты даешь из грозди виноградной Вино хмельное. Осень, вдохнови!

2

Словно нехотя падают листья, И пылает огнем мушмула. Всюду шкуры расстелены лисьи: Вот и осень пришла.

С тихой грустью касатка щебечет, Уронила пушинку с крыла. И цветы догорают, как свечи: Вот и осень пришла.

Курдюки нагулявшие летом, Овцы сходят к долинам тепла. Горы хмурые смотрят вослед им: Вот и осень пришла.

И печальна она и прекрасна, Как душевная зрелость, светла. И задумался я не напрасно: Вот и осень пришла!

Помню весен промчавшихся мимо Зеленеющие купола. Лист упал, и в груди защемило: Вот и осень пришла.

Впереди будут долгие ночи, Будет стылая вьюга бела, В печках красный поселится кочет: Вот и осень пришла.

Затрубили ветра, как пророки, И слезинка ползет вдоль стекла. Лист иль сердце лежит на пороге? Вот и осень пришла.

НАДПИСЬ НА КАМНЕ

Я б солгал, не сказав, сколько раз я страдал, На Гунибе стоял с головою поникшей, Видя надпись: «На камне сем восседал Князь Барятинский, здесь Шамиля пленивший…»

Для чего этот камень над вольной страной, Над моею советской аварской землею, Где аварские реки бегут подо мной, Где орлы-земляки парят надо мною?

Я к реке, чтоб проверить себя, припаду Всеми струями – странами всеми своими. Мне вода столько раз, сколько к ней подойду, Прошумит Шамиля незабытое имя.

Нет вершин, где б он не был в ночи или днем, Нет ущелий, куда б он хоть раз не спустился, Нет такого ручья, чтобы вместе с конем После боя он жадно воды не напился.

Сколько кровью своей окропил он камней, Сколько пуль по камням рядом с ним просвистало! Смерть с ним рядом ходила, а он – рядом с ней, И она все же первой устала.

Четверть века ждала, чтоб он дрогнул в бою, Чтоб от раны смертельной в седле зашатался, Чтоб хоть раз побледнел он и, шашку свою Уронив, безоружным остался.

Эту шашку спросите об этой руке! О чужих и своих несосчитанных ранах! Быль и сказка, сливаясь, как струи в реке, Нам расскажут о подвигах бранных.

Дагестан, Дагестан! Почему же тогда Тот, чье имя России и миру знакомо, Здесь, на скалах твоих, не оставил следа, Почему о нем память – лишь в горле комом?

Почему на камне лишь имя врага? Неужели тебе сыновья твои чужды? Неужели нам ближе царский слуга, Что заставил их бросить к ногам оружье,

Что аулы твои предавал огню, Царской волею вольность твою ломая? Пусть стоит этот камень. Я его сохраню, Но как памятник я его не принимаю!

Я б солгал, не сказав, сколько раз я страдал, На Гунибе стоял с головою поникшей, Видя надпись: «На камне сем восседал Князь Барятинский, здесь Шамиля пленивший…»

Я проклятый вопрос домой уношу. Дома Ленин глядит на меня с портрета. «Товарищ Ленин, я вас прошу, Ответьте: разве верно все это?»

И чудится мне, – прищурясь, в ответ На этот вопрос откровенный Ильич головою качает: «Нет, Товарищ Гамзатов, это неверно!»

ОГОНЬ Я ВИЖУ