Собрание стихотворений и поэм

Он, галстук поправив зачем-то, Сказал: «Заходите. Прошу». «Две карточки мне. К документам». «Для вас что хотите. Прошу».

И вот ты застыла на стуле, Назад отступил он на миг. «Головку слегка перегнули. Вот так. Улыбнитесь! Вот так!»

Побыв под накидкою черной Согнувшимся, как старичок: «Снимаю!» — сказал и проворно Сиял желтый с трубы колпачок…

Увидел я снимки назавтра И был огорчен как поэт. Нет, это не Ася. Неправда! Вот я нарисую портрет.

Взгляните: на этом портрете, Как день, ее щеки белы, Алей, чем восток на рассвете, И, будто бы вечер, смуглы.

А брови — летящие птицы. Такие встречал я порой У женщин в казачьих станицах И в селах над быстрой Курой.

Как мне, вам нисколько не странно, И вы не смеетесь в усы, Что родинку дочь Индостана Рисует на лбу для красы.

Здесь должен я без промедленья Сказать, что, темней, чем агат, На левой щеке от рожденья Есть родинка у Асият.

А стан ее тонок, как будто У стройных черкесских невест. А косы такие, что трудно В один описать их присест.

Когда я на Асины косы Гляжу, то, поверьте, друзья, Мне кажется, будто с утеса Два черных сбегают ручья.

Их утром, бывало, в ауле Она расплетет у окна, И словно полночного тюля Окно заслоняет волна.

Всю жизнь бы, до смерти хотелось Мне петь о глазах Асият. В них робость, и нежность, и смелость. Сражает сердца ее взгляд.

С днем каждым в горах хорошея, Красавицей стала она. И грудь, и улыбка, и шея Достойны, клянусь, полотна.

О бедный фотограф, как многим, Тебе не везет по сей день! Ведь ты аппаратом треногим Лишь снял ее облика тень.

*

С ветвей утомившихся свесясь, Пылают хурма и кизил. Богатства созревшего месяц — В права свои август вступил.

И, схожий с зеленой подушкой, Забытой на старом ковре, Стог сена с широкой макушкой Сверкает росой на заре.

Птенцы повзрослели и круто Взвиваются в небо, парят… И вызов из пединститута По почте пришел к Асият.

В надежде она и тревоге, В сомненьях она и тоске, У края Хунзахской дороги Стоит с чемоданом в руке.

Никто ее не провожает, Стоит у дороги одна. И руку опять поднимает, Завидев машину, она.

И вскоре, сжимая баранку, Ей крикнул водитель: «Садись! Пешком ты ходила, горянка, И так уже целую жизнь!»

И скрылась с певучим сигналом, Вздымая по ветру дымок, Полуторка за перевалом — Царица районных дорог.

И в сторону горской столицы Отправились вслед Асият Поля невысокой пшеницы, Гривастый, как лев, водопад.

Сердечные песни Махмуда, И отчего дома порог, И гребень вершины, откуда Срывается шумный поток.

Проклятье отца дорогого, Кинжала его лезвие, И матери горькое слово, И тайные слезы ее.

Читатель, с судьбою не споря, И мы, оглянувшись назад, Последуем на берег моря За нашей с тобой Асият. ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Баюкает Каспий мятежный В объятьях своих небосвод, Где город Махача прибрежный, На белый похож пароход.

Я помню, как в солнечных бликах Сверкал он в преддверии дня, Когда в остроклювых чарыках Впервые увидел меня.

Безусый юнец, не без страха На город глазел я в пути. Большая, как туча, папаха Весь лоб закрывала почти.

Окрашенный краской багряной, С висячим железным замком, В руке чемодан деревянный Был с дедовским схож сундуком.

Пустой, но закрытый, он, видно, Тому из дворов был под стать, Овец на котором не видно, Но пса продолжают держать.

Шла улица, как портупея, Вдоль города наискосок. И щепкой казался себе я, В людской угодивший поток.

Хотелось вернуться мне в горы. Они громоздились вдали, Но ты удержал меня, город, Мы вместе с тобою росли.

Влюбляться не раз еще буду Во многие я города. А спросят, встречая: «Откуда?», А спросят, прощаясь: «Куда?» —

Я гордо тогда — не иначе - Вновь имя твое назову, О доблестный город Махача, Ушедший по плечи в листву!

Лишь на море гляну — и близкий Встает предо мною моряк, Что вынес на берег каспийский, Огнем полыхающий флаг.

Ночные туманы, растаяв, Росой покрывают причал. О, если б Махач Даходаев Из смертного плена восстал!

Он гордо расправил бы плечи, Увидел бы город в цвету. И сорок гортанных наречий Его б окружили в порту.

Пред ним бы предстали впервые - На нас, военком, мол, взгляни – И вышки в строю нефтяные, И лова ночного огни.

Он, помнящий грохот тачанок, В час утренний встретил бы тут С портфелями юных горянок, Шагающих в свой институт.

Снега, на вершинах растаяв, Несутся по склонам, звеня. Хочу, чтобы горский Чапаев На цоколе вздыбил коня.

Хочу, чтобы ночью и днем он Привычно встречал поезда И чаек проснувшихся гомон Над ним не смолкал никогда.

Хочу, чтобы видел он зори, Бульваров и улиц красу И то, как в распахнутом море Братается с Волгой Койсу.

По Цельсию тридцать четыре. Колышется воздух. Жара. Как будто бы в каждой квартире Печь топит хозяйка с утра.

Стал мягок асфальт, как резина, И, в полной дорожной красе, Покрытая пылью машина К почтамту свернула с шоссе.

Водитель в кабине горячей Сказал, не скрывая тепла: «Желаю, студентка, удачи! Пока…» И машина ушла.

Ушла в направленье вокзала Какой-то разыскивать склад. И очень тоскливо вдруг стало На сердце моей Асият.

Ей людная площадь казалась Шумящим чужим островком. Она постояла здесь малость И двинулась дальше пешком.