Собрание стихотворений и поэм

Над Гималаями и Андами И над кавказскою грядой Звучит сказание о мандале, О жизни вечно молодой.

Все расстояния громадные Стремительно преодолев, Движенье продолжает мандала, Стозвучный слышится напев.

Не возвышаясь, не командуя, На всех дорогах бытия Извечно торжествует мандала, Сближая дальние края.

Мгновенья и тысячелетия, Родной очаг и шар земной… Сливаться с крайностями этими Дано лишь мандале одной.

Бессмертно колесо летящее, Три времени ему верны. Минувшее и настоящее В грядущее устремлены.

И дома и под небом Азии Нам день сегодняшний открыт. Но мы и со вчерашним связаны, И с тем, что завтра предстоит.

О мандала!.. Пускай над высями Не омрачатся небеса. От нашей общности зависимы Все обороты колеса.

В сосновых чащах, в рощах манговых, Где б ни случалось нам пройти, Пускай людей сближает мандала И не сбивается с пути.

Колокол Хиросимы

1

«Камень, срывающийся со скалы, Где ляжешь ты через мгновенье?» «В подножье горы, где, цве'та золы, Другие лежат каменья».

«Куда, моя песня, летишь чуть свет В багровом предутреннем дыме?» «К подножью холма Незабытых Бед!» «Где же такой?» «В Хиросиме!»

«Песня моя, в чужеземную даль, Может, летишь ты без нужды?» «Нет, не чужда мне чужая печаль, Муки чужие не чужды!»

«Песня, на свете так много утрат, И мертвые невоскресимы. Что будешь ты делать?» «Бить стану набат В колокол Хиросимы!»

Пусть на столбе он гудит что есть сил, Прикованный цепью опорной, 06 аде, который не выдуман был, А явью был рукотворной.

Бью в колокол этот каждой строкой, О том поведать желая, Как вдруг испарившеюся рекой Обернулась река живая.

Плакальщиц мира родная сестра, Где в камень впечатались тени, Встала обуглившаяся гора Пред городом на колени.

Молю услыхать колокольный зов Пламенем заживо стертых. Жаль, что господь не доверил мне слов, Что воскрешают из мертвых.

Я заклинаю: набатно гуди Сквозь версты, и лета, и зимы У человечества в каждой груди, Колокол Хиросимы!

И Тихий заставь грохотать океан, И, все озаботив режимы, Решительно властвуй над памятью стран, Колокол Хиросимы!

Восстаньте, исчезнувшие в огне. Пусть кровь заклокочет в аортах. Колокол бьет, и кажется мне – Вы восстаете из мертвых.

Мнете траву на зеленых лугах, Не тени, а смертные люди. Вновь пламя разводите в очагах И поклоняетесь Будде.

Висят, как игрушечные, сады. У садовников лет в запасе Не меньше, чем палочек для еды, Зовутся которые «хаси».

Не ломом железным – гулкой строкой Бью в колокол воспоминаний. Воскреснув на улице городской, Влюбленные ждут свиданий.

Стучат очарованные сердца, Как прежде, как прежде, как прежде. И прозревают глаза у слепца, Отчаявшегося в надежде.

Вижу: восстал из могильных пластов, Исполненный многообразья, Сонм человеческий всех возрастов, Исчезнувший в одночасье.

Люди, обличье у них не одно, – II лик торжествует над маской. Смотрит на девушку в кимоно Парень с набедренною повязкой.

С губ его сходит молчанья печать И – вырывается слово. Стрелки часов заходили опять Велением вещего зова.

Стою в кругу воскрешенного люда, Вверху – облака-пилигримы. «Люди, скажите, кто вы? Откуда?» «Мы люди из Хиросимы!»

Плачу, но слезы не застят мне глаз, Сердце – открытая рана. «Кто вы?» И вдруг мне послышался глас: «Мы люди из Дагестана!»

Страны, задумайтесь! Не для легенд Бьет колокол где-то близко. «Кто вы?» «Мы люди из графства Кент!» «Кто вы?» «Мы люди из Сан-Франциско!»

Насторожитесь! Колокол бьет. И видеть повсюду должны мы Журавлика, выпущенного в полет Девочкою Хиросимы.

Бумажный журавлик, в небе плыви! Взрыв атомный не убывает. Смерть – белогвардейка: она в крови Шарики красные убивает.

Слабенькой ручкой отправленный в путь, Журавлик, ведь люди спасимы! Сегодня моим Вергилием будь, Девочка из Хиросимы.

2

Земной верстою и морскою милей Печали не измерить все равно. Веди меня, мой маленький Вергилий, И посетим живых мы заодно.

Вот госпиталь, где врач у изголовья Ровесницы твоей встречает ночь. Угасшая сама от белокровья, Вздыхаешь ты: «Ей нелегко помочь».

Куда деваться от жестоких былей? И мы идем вдоль стонущих палат. За кругом круг. Мой маленький Вергилий, Веди меня сквозь этот белый ад.

У лучевой болезни стало в мире Все больше жертв. Кто в этом виноват? Глянь: город словно сделал харакири, – Разрезы от реклам кровоточат.

Через его распоротое чрево Направимся, мой бедный проводник. Куда пойдем мы – вправо иль налево? А может быть, к могилам напрямик?

Здесь нам с тобой не нужен переводчик, Прошли черту кладбищенских ворот, И вздрагивает гейгеровскии счетчик: От мертвых излучение идет.

«Оставь надежду всяк сюда входящий». Над скорбным полем неземная сень, И каждый человек, под ней лежащий, Покинул мир в один и тот же день.

И в светопреставленье виноватых Найти с тобой мы можем хоть сейчас. Еще живет в Соединенных Штатах Старик, отдавший дьявольский приказ.

Его изобличим мы без усилий. Греми судейски, колокольный зык. Веди меня, мой маленький Вергилий – Сошедший с пьедестала проводник.

Пойдем в страну обожествленья денег. Чтобы тебя воочью – не вдали – Увидеть мог бы каждый соплеменник Свихнувшегося Клода Изерли.