Миллионы рук его творили, Округляли, к скорости стремясь, Тщательно приращивали крылья, С будущим налаживали связь.
Миллионы рук творили, силясь К совершенству полному прийти, Чтобы миллионы лет крутилось Колесо, привычное к пути.
Мастера во все века старались, Чтоб ничто в дороге не стряслось, Все же втулки иногда ломались, То и дело барахлила ось.
Нет уж тех умельцев и в помине, Оборот свершился, век прошел. А хлопот немало и поныне: Ось цела, случается прокол.
Новые поднаторели руки, Новые рождаются умы, И, однако, новые прорухи Тоже появляются, увы.
Колесо работает, изведав Гладкий грунт, ухабы, гололед, В жизни есть и радости и беды, Горький спад и горделивый взлет.
Те, кто вместе с колесом несется, Испытали и добро и зло, Их лучами обласкало солнце, Их морозным ветром обожгло.
Вперемежку в этой круговерти – Топкие болота, склоны гор, Жалкое бесславье, свет бессмертья, Громкий подвиг и глухой позор,
Вперемежку тишина и взрывы, Век застоя, возрожденья век, Вирусы захвата и наживы Замедляют колеса разбег.
Это значит – бедности с богатством, Правде с кривдой враждовать и впредь. Полосы бесчисленных препятствий Ходкий круг спешит преодолеть.
Он, упрямец, все-таки вращаясь, На своем пути встречает вновь Радость и печаль, восторг и зависть, Страх и смелость, ярость и любовь…
3
Есть притча в Непале с далеких времен О тех, кто презрением общим клеймен, Но все ж благоденствует в мире людском И править желает земным колесом.
Их трое ничтожных по сути своей, Но чем бесталанней они, тем страшней. Их трое. Хотят они упряжь держать. А двигаться… Двигаться могут и вспять.
Три символа. Притчу начнем со свиньи. Являя все низкие свойства свои, Лежит она в луже, в помоях урчит. Коль что не по ней, без конца верещит.
Тем временем в притчу вползает змея. Она, и коварство и злобу тая, Извилистой тропкой скользить норовит, Почти не слышна, но язык ядовит.
И третья… На вид безобидна она, Но редкою глупостью наделена, Шумлив легкомысленной курицы нрав, Кудахчет она, петуха увидав.
Спросили свинью, отчего нечиста, Измазана от пятачка до хвоста. И хрюкнула чушка, в тени развалясь: – Миф издавна грязен. Я выбрала грязь…
Спросили змею, отчего она зла, Зачем по тропинке кривой приползла. На это в ответ прошипела змея: – Извилиста жизнь. Извиваюсь и я.
А курица просто клевала зерно, Да ей и вопрос-то понять не дано. Заладила, глупая: – Я хоть куда! Куд-куд-куд-кудах! Куд-куда, куд-куда…
Визжанье, шипенье, кудахтанье вдруг Слились, заглушая все звуки вокруг. Коварство и хамство и глупость опять Втроем поспешили себя оправдать: – Настал возвышения нашего час. Ведь люди порой превращаются в нас.
А нелюдям легче до цели дойти, Крутнуть колесо, оказаться в чести. О, мандала!.. Вьется дорожная пыль. Печальная сказка. Жестокая быль.
4
Мандала… На вечной той орбите Устремленья не всегда равны. Трудолюба радуют открытья, Краснобая – званья и чины.
Мастер, делом непрестанно занят, Не всегда горазд на словеса. Прохиндей хвастливо барабанит, Словно он создатель колеса.
Рвется бездарь к ложному величью. У коварства – происки свои. Вновь слышны, как в стародавней притче, Визг свиньи, шипение змеи.
Колесо, безудержно вращаясь, На своем пути встречает вновь Радость и печаль, восторг и зависть, Страх и смелость, ярость и любовь.
…Ну а я-то сам к чему приучен? Делу равен мой аварский стих? Право, я не хуже и не лучше Многих современников моих.
Сын своих родителей ушедших И родитель взрослых дочерей, О разлуках думаю и встречах, О недальней старости своей.
Знаю, мне, как смертному любому, Предназначен свой житейский срок, И гляжу на этот мир с любовью, Содрогаюсь от его тревог.
Все я помню – юных лет горенье, Дни недуга, исцеленья миг. Ощутил я высоту паренья, Пустоту бескрылых дней постиг.
Был я и счастливым и несчастным, Но всегда стремился к одному – Стать к деяньям родины причастным, Нужным стать аулу своему.
И к земным красотам приобщиться Я пытаюсь, по тропе идя, Стать песчинкой, снежною крупицей, Бликом солнца, капелькой дождя.
А еще надеюсь не однажды Словом и поступком дать ответ Нелюдям, что вставить палки жаждут В колесо быстротекущих лет.
5
Крупицы быта, были и легенды, Картины прожитых годов и дней, Вы – специальные корреспонденты Необозримой памяти моей.
Вновь занавес взвивается над сценой, Где весь я на свету и на виду, Где разговор прямой и откровенный Я с вами и с самим собой веду.
Не ведая усталости и лени, Я тут и композитор и поэт. Вращается пластинка размышлений, Как мандала… Конца ей тоже нет.
Я мать однажды попросил ответить, В чем жизни назначение и цель? И, просияв, она сказала: – Дети! Всего дороже в доме колыбель.
Отец изрек, подумав: – Мирный пламень В домашнем очаге всего святей. Его, дерзнув поссориться с богами, Нам даровал бессмертный Прометей.
А мельник, весь покрыт мучною пылью, Своею мыслью поделиться рад: – Стремление к земному изобилью, Наш хлеб насущный – выше нет наград.
Абуталиба я спросил, поэта, И заиграл он тихо на зурне. Потом сказал: – Простая песня эта Всего нужней, всего милее мне.