Собрание стихотворений и поэм

— Бахарзал!6 И мертвый, и живой, И дитя, и женщина, и камень! Поднимайтесь все на правый бой С нашими неправыми врагами.

Одолеть бесчисленную рать Ни земля, ни небо не помогут. Горный тур уходит умирать К самому высокому отрогу.

Волоча с трудом капкан стальной, Прыгает он в пропасть с верхотуры… Ахульго, бесстрашный образ твой — Это образ раненого тура.

… Плен невыносим для Ахульго Даже у последнего порога. Но невыносимее всего — Барабана вражеского грохот.

III.

Ни сокола не видно, ни орла — На Ахульго им гнезд не вить отныне. Угрюмая вершина замерла, Напоминая обликом пустыню.

Безмолвствуют и звезды, и луна, И Бог молчит в объятиях Вселенной. Оглох пандур7, и звонкая зурна Умолкла в обезлюдевших селеньях.

Молчит Шамиль с тревогою в очах. Сидят вокруг безмолвные джигиты. И даже дети малые молчат, Забыв свои проказы и обиды.

В тугих ножнах безмолвствуют клинки, И пули мирно спят в трофейных ружьях… Но вдруг во тьме послышались шаги, Всеобщее молчание нарушив.

— Салам тебе, имам, — воскликнул тот, Кто вынырнул как призрак из тумана, — На помощь из Чечни к тебе идет Ахбердилав, наиб твой долгожданный.

— Скажи, гонец, что нового в Чечне? — Спросил Шамиль полуночного гостя. — Какие слухи ходят обо мне? Чего в них больше — веры или злости?

И, голову потупивши свою, Ответил неожиданный посланник: — Не о тебе толкуют в том краю, Но только об Ахбердилаве славном.

Не о твоей чалме судачит край, Но только об его стальном кинжале… … И этими словами невзначай Имама простодушного ужалил.

Шамиль был справедлив, но иногда Он попадал в капкан наветов хватких. И тут воскликнул: — Сталь моя тверда! И в сердце, и в ножнах ее в достатке!

Доверчивый имам не мог понять, Что и рожденный на вершине вольной Способен раболепствовать и лгать От глупости, от зависти тем боле.

Когда-нибудь такой же злой язык Судьбу Хаджи-Мурата искорежит. От сотворенья мира клеветник Любовь и дружбу отравляет ложью.

Но нынче он не восторжествовал И не нанес смертельного удара, Поскольку речь его Шамиль прервал: — Оставим эти женские хабары8.

Уже туман рассеялся густой И горизонт запламенел кроваво. И шепотом окликнул часовой Идущего к костру Ахбердилава.

Но закричал наиб издалека: — Пророк аварский, ассалам алейкум! При помощи надежного клинка Я на вершину отыскал лазейку.

Шамиль промолвил: — Славный Ахбердил, Сперва омой гноящиеся раны, Не то они лишат последних сил Тебя, наиб, в сражении неравном.

Но Ахбердил, вздыхая глубоко, Ответил:— Я приучен к вражьей стали… Лишь бы седые камни Ахульго От новых ран сегодня не устали.

Тогда имам воскликнул: — Ахбердил! Благодарю тебя, хунзахский сокол, За то, что ты надежду в нас вселил, Которая заменит шашек сотню.

Гяурских пушек больше, чем у нас Земли на этих выщербленных склонах… Но не о том горюю я сейчас, Меня терзает звук неугомонный.

И день, и ночь грохочет барабан, Лишив покоя самого Аллаха. Урусский барабанщик, как шайтан, Не знает ни усталости, ни страха.

Ахбердилав на это отвечал: — Твоя досада мне, имам, понятна. И коль свинец шайтана не достал, Его угомонит клинок булатный.

Но прежде, чем обрушится мой гнев И рот дотла испепелят проклятья, Позволь мне помолиться в тишине За упокой души погибших братьев.

Притихли все, когда Ахбердилав Поднес к лицу широкие ладони, Застыв, как неприступная скала, Он всех друзей по очереди вспомнил.

Затем с колен затекших быстро встал, Всей статью замечательной похожий На боевой сверкающий кинжал, Который грозно выхвачен из ножен.

И пламенно воскликнул: — Бисмилла! Друзья мои, товарищи и братья! Последнее пристанище орла Враг заключил в смертельные объятья.

Нам предстоит сражаться до конца, Не чувствуя ни боли, ни унынья. Но если чьи-то дрогнули сердца, На Ахульго им места нет отныне.

Пусть поспешат немедля слабаки В аулы, что, как гнезда куропаток, Разбросаны повсюду вдоль реки На валунах, от времени покатых.

Пускай вернутся к женам молодым, Тоскующим по нежности ночами, И к матерям морщинистым своим, Что в люльках их с надеждою качали.

Мы всех отпустим с миром, видит Бог! А эту землю защитим, как можем, Где даже из скалы растет цветок, Поэтому и нет ее дороже.

Ахбердилав закончил и утих, Разглядывая пристально мюридов. Но не было такого среди них, Кто чем-нибудь свое смятенье выдал.

Плечом к плечу стояли все молчком, Сжимая рукояти острых шашек: — Веди, Ахбердилав, нас! Мы умрем, Не посрамив земли свободной нашей.

«Лахавула алла!» Да будет так. Мечеть поповской церковью не станет. И не один еще коварный враг Найдет себе могилу в Дагестане.

IV.

Как штык солдатский, засверкало утро И солнце показалось из-за гор, Когда гонец примчал из Петербурга Приказ царя о штурме Ахульго.

Последний бой… На вражеских знаменах Нахохлились двуглавые орлы. Но барабанный стук неугомонный Внезапно оборвался у скалы.

Ахбердилав, как будто барс поджарый, Добычу терпеливо подстерег И голову врага одним ударом Отсек его безжалостный клинок.

На землю, крепко палочки сжимая, Свалился обезглавленный шайтан… И покатился, глухо громыхая, Его осиротевший барабан.