Сочинения. Том 3

Этот декрет постановлял, что, начиная с 1 вандемьера (23 сентября), всякая материя, на которой не будет особого штемпеля и номера, будет считаться тем самым английской и в силу закона от 5 брюмера V года (26 октября 1796 г.) будет подвергнута конфискации.

От этой меры правительство ожидало очень много хорошего и считало ее проявлением истинно национальной политики[17]. Но ожидания оказались тщетными; контрабандистов этот декрет не смутил и не остановил. Конечно, для людей, рисковавших головой в своем опасном деле, наложение этих клейм и т. п. на товары должно было представляться препятствием ничтожным. Это ясно a priori, но у нас есть и документ, являющийся как бы признанием французского правительства в том, что и новая рогатка обойдена контрабандистами. Вот что доносил в мае 1802 г. префект полиции министру внутренних дел: штемпель «в высшей степени легко» подделывается и пускается в ход контрабандистами, и его «тотчас» подделали, едва только консулы успели издать свое постановление. «Громадное количество английских товаров обращается теперь на французском рынке с самыми исправными клеймами, а есть и совсем без клейм

. Впрочем, префект замечает еще, что не все контрабандисты подделывают штемпель, — есть и такие, которые пользуются самым подлинным, заблаговременно украденным во Франции или приобретенным путем подкупа[18]. Тут интересно не только это сообщение о бессилии штемпельной системы, но и показание, что контрабандисты даже не всегда дают себе труд ставить какой бы то ни было штемпель

; помощь населения, соучастие потребителя в обмане властей могущественно поддерживали контрабандистов.

Первому консулу доносили даже (подтверждая, что постановление от 3 фрюктидора оказалось вполне бесполезным), будто английским товарам теперь стало даже легче национализироваться, получить видимую легализацию. Алчность французских купцов, наживающихся на скупке и перепродаже контрабандного товара, выставлялась одной из главных двигательных пружин контрабандного дела[19]

.

2

Но борьба с контрабандой до Амьенского мира, после его заключения и после его расторжения отходила на второй план сравнительно с коренным вопросом, который вставал перед правительством и перед промышленниками в связи с Амьенским миром: как сложатся торговые отношения между обеими странами? Будет ли мир сопровождаться торговым договором, и если — да, то каков будет этот договор? Если договор допустит легальное, неконтрабандное переполнение французского рынка английскими товарами, то не будет ли это концом всей французской промышленности, в частности всей текстильной промышленности? Вот вопрос, который именно и заставлял промышленный мир Франции или значительную часть его желать парадоксального разрешения: пусть будет заключен с Англией политический мир, но пусть продолжается против нее таможенная война. Такова в общих чертах была точка зрения промышленников, кроме фабрикантов шелковых материй и других предметов роскоши: эти не боялись английской конкуренции, и для них упрочение торговых отношений с Англией было всегда чистым выигрышем.

Тревога звучит в речах промышленников уже с 1800 г., когда, после Маренго, так сильно стали говорить о близком «общем мире». Эта тревога отражалась кое-где и в документах той общей анкеты, которая была поручена генералу Lecuée, относительно центральных департаментов: генерал очень ясно говорит о желании «общего мира» и о боязни, как бы правительство не поступилось интересами французской промышленности перед англичанами, как бы не повторилась история 1786 г.[20]

Правительство тоже склонялось к этому парадоксальному решению вопроса: политический мир — и продолжение таможенной войны. Шапталь, министр внутренних дел времен Консульства, который из всех слуг Наполеона меньше всех может быть назван крайним протекционистом, питал глубокое убеждение, что французская промышленность не может устоять против англичан, если ей не помогут законодательными мерами[21].

Первый консул не только разделял это убеждение, но им овладела и другая идея: в прочность «политического» мира с Англией он мало верил, а в упорной борьбе с заморским врагом победить возможно было, лишь разорив противника, уничтожив его торговлю. Эту идею Наполеон нашел вполне ясно выраженной в законодательных актах своих предшественников.