Сочинения в 3 томах. Том 2: Земля Санникова. Рудник "Убогий". Тепловая шахта

Вечером вид улицы менялся: ребята и телята исчезали; одних укладывали спать, других загоняли на ночь в стойку к корове, пришедшей с пастбища и выдоенной. У избушек на низких завалинках или на ступеньках крыльца сидели горняки, вернувшиеся из шахты, разреза или фабрики: после ужина они пользовались коротким вечерним отдыхом, дышали свежим воздухом, калякали с соседями и с бабами, обсуждая дневные происшествия.

Днем на рабочей улице редко видно было мужчину. Большинство семейных рабочих было занято в дневной смене, и так как шахта и разрезы находились далеко от стана, то на обед не приходили домой. Бабы и девки или старшие дети носили им обед — завязанный в платок горшок щей с мясом или кашей и краюху хлеба. Рабочие же, занятые в ночной смене, днем спали где-нибудь на чердаке или под навесом.

Рабочая улица оканчивалась у площади, узкой и длинной, также вытянутой по пологому косогору вдоль долины. С нагорной стороны площади красовался ряд двухэтажных, почерневших от времени, но солидно построенных амбаров, где хранились всякие припасы, материалы и товары. По временам то у того, то у другого амбара выгружали или нагружали возы; тут же толпились бабы и свободные рабочие, пришедшие за припасами. Во время таких скоплений народа цепные собаки, охранявшие имущество, хрипли от лая, тщетно стараясь сорваться с привязи.

С другой стороны площади, ближе к речке, тянулись казармы для холостых рабочих, большинство которых составляли китайцы; только одна казарма была отведена для русских, да и та часто наполовину пустовала. Возле казарм было гораздо тише и чище, чем на рабочей улице; здесь не было ни телят, ни ребят и гораздо меньше отбросов. Возле китайских казарм по вечерам можно было видеть отдыхающих желтокожих. Сидя на корточках вдоль стены или кружком, они курили свои длинные трубочки и оживленно разговаривали на непонятном гортанном языке, дополняя слова жестами небольших мозолистых рук. Их костюм был смешанный: у одних — матерчатые синие туфли на толстой подошве и ватные чулки, у других — мягкие сибирские чирки или стоптанные русские сапоги; рядом с синей ватной кофтой с длинными рукавами можно было видеть вылинявшую ситцевую рубашку. Только шапочки у всех были китайские; у более франтоватых, не работавших под землей,— маленькие черные ермолки с красной шишкой, у других — серые войлочные колпаки с наушниками, подогнутыми внутрь или безобразно торчавшими по бокам.

Между русскими и китайцами существовала затаенная вражда. Китайцы работали дешевле, никогда не пьянствовали, праздновали только один-два дня в месяц, и в конце концов их менее напряженный труд оказывался для хозяина выгоднее, чем труд русских рабочих. Последние были заняты по преимуществу на более ответственных работах — у машин, на фабрике, при амбарах, в конторе; большинство же забойщиков и откатчиков в подземных выработках были китайцы.

Из семейных русских многие были только старателями, то есть на свой риск и страх добывали рассыпное золото. Свою добычу они сдавали в контору по определенной цене, а из амбаров получали по таксе припасы и инструменты. Управление рудника зарабатывало с них главным образом на припасах и особенно на спирте, так как за золото им приходилось платить почти нормальную цену, чтобы не было искушения продавать его на сторону. Часть китайцев также была старателями, но работала отдельно от русских.

Взаимная вражда между китайцами и русскими изредка разряжалась погромом. Если осенью при расчете оказывалось, что китайцы заработали больше, или если на зимние работы несколько мест, занятых русскими, замещались китайцами, подгулявшая толпа иногда устраивала потасовку: китайцев били, рвали им платье, ломали инструменты. Китайцы убегали из стана в лес, и этим все дело кончалось, так как бить стекла и ломать нары и двери в китайских казармах управление не позволяло. Если во время погрома случалось увечье или убийство, то китайцы, наученные горьким опытом, не ждали защиты от русской юстиции. Они расправлялись с обидчиками сами: обыкновенно спустя некоторое время где-нибудь в лесу или в старом разрезе обнаруживалось мертвое тело убийцы-погромщика.

За площадью улица продолжалась в том же направлении, но имела несколько иной характер; ее составляли дома служащих, контора и невзрачная церковь, почти скрывавшаяся среди елей и берез на углу площади.