От ближайшей казачьей станицы Мангут до «Убогого » рудника считалось больше тридцати верст. Дорога пролегала сначала по широкой, приветливой долине реки Онона, окаймленной слева лесистыми горами, расположенными уже в пределах Монголии, а справа — степными отрогами Яблонового хребта. У подножия этих отрогов дорога пересекала холмы, их оконечности и затем врезывалась все глубже в горы, идя вверх по долине речки Хамары по почти безлюдной местности. Только кое-где в устьях боковых долин (падей) попадались отдельные бурятские юрты.
Вокруг них по степи паслись небольшие стада баранов, рогатого скота и лошадей. Покой сонных степей изредка нарушался стуком копыт одинокого всадника, мычанием скота или заунывной песнью, доносившейся из юрты.
Верст за десять до рудника горы, окаймлявшие долину Хамары, становились выше и склоны их делались круче; на дне появлялись березовые рощицы и вместе с тем признаки золотопромышленных работ: старые разрезы в виде широких канав, из которых были добыты золотоносные пески. Борта разрезов, впрочем, уже осыпались и заросли травой и кустами, а дно нередко было затоплено водой. На этих искусственных озерках можно было иногда вспугнуть пару диких уток или красно-белых турпанов; вспугнутые турпаны долго носились взад и вперед по долине, оглашая воздух своим пронзительным криком, напоминающим карканье ворон.
Вблизи разрезов местами тянулись плоские и широкие насыпи — отвалы, в которых были свалены торфа, то есть слои почвы, прикрывавшие золотоносные пески; эти отвалы также поросли мелким березняком и разными травами, тогда как галечные и эфельные отвалы, состоявшие из речной гальки и гравия, оставшихся после промывки золотоносных песков на машине, только чуть подернулись зеленью.
Благодаря этим старым земляным работам, дно долины оказывалось неровным, и речка то быстро журчала по гальке, окаймленная кустами тальника, то впадала в озерко разреза, и шепот ее замолкал. Вместо лугов, занимавших дно долины в ее низовьях, здесь везде были бугры, ямы, кочки, отвалы; траву вытеснили разный бурьян, иван-чай и жгучая сибирская крапива.
Местами попадались остатки жилья: землянки, вырытые в бортах старых разрезов, уже с провалившейся кровлей; ряды обгоревших столбов и кучи кирпича, оставшиеся от казарм; иногда покосившаяся избушка с черными отверстиями окон и двери, похожая на череп мертвеца, брошенный среди леса. Кое-где чернели столбы с перекладинами, оставшиеся от приисковой кузницы или промывальных устройств.
На несколько верст протянулись эти следы прежней деятельности человека, жадно изрывшего дно долины в поисках крупинок желтого металла и затем бросившего ее, изуродованную и опустошенную. Но людей все еще не было видно, хотя издали уже доносились какой-то гул и равномерное пыхтенье паровой машины.
Наконец, за резким поворотом долины, дно которой носило здесь более свежие следы земляных работ, открывался вид на «главный стан» рудника «Убогого». Еще верста извилистой дороги между ямами и отвалами, разрезами и кучами мусора,— и путник въезжал в пределы стана.
По пологому косогору правого берега речки, выше свежих разрезов, ям и отвалов, вытянулись длинной улицей домики рабочих, сколоченные из кривого и тонкого леса. Они стояли в беспорядке, то ближе, то дальше, то фасадом, то боком к дороге; лишь немногие из них были окружены изгородью. Местами позади них или рядом красовались еще более жалкие строения — амбарчики, навесы или стойки из досок с многочисленными щелями и дырьями. Эти избушки составляли собственность семейных рабочих и перепродавались из рук в руки по дешевой цене, когда их владелец покидал рудник. А так как состав рабочих менялся довольно часто, то временные владельцы мало заботились о прочности и уюте своего жилья. Печи дымили, в стенах то и дело обнаруживались дырья и щели, в окнах часть стекол была заменена пузырем или бумагой.
Вокруг избушек не было нигде даже жалкого деревца или палисадника; повсюду валялись кости, бумажки, клочья сена, ржавые жестянки от консервов, грязное тряпье. Оборванные и замазанные ребятишки разною возраста и пола лежали, сидели, ходили и бегали, оглашая воздух ревом, свистом и криком.
Кроме ребят, вокруг домишек всегда видны были и телята; одни были привязаны к изгороди и время от времени жалобно мычали; другие бродили по улице, волоча за собой кусок узловатой старой веревки, привязанной к ноге или шее; они толкались между детьми, обнюхивали кости и тряпки, подбирали соломинки. По ночам место телят занимали полуголодные собаки; днем они блуждали по окрестностям, охотясь за полевыми мышами и бурундуками, а к ночи возвращались домой, чтобы освидетельствовать помойные ямы и мусорные кучи на задворках.