Сочинения в четырех томах. Том 1

Со всех сторон звучали поздравления. Мои сомнения мигом улетучились. Если бы меня спросили в тот момент, не собираюсь ли я бросать жокейское ремесло, я бы ответил: «М-м, да… лет через пять».

Но об этом меня никто не спросил. Никто и не предполагал, что я могу расстаться с конным спортом. Никто, кроме меня.

Джереми Фоук сдержал свое обещание и приехал на следующее утро. Он протиснул свое аистиное тело в дверь и прошел за мной в кухню.

— Шампанского? — спросил я, вынимая из холодильника бутылку.

— Ээ… да ведь сейчас только десять… — замялся он.

— Как-никак четыре победы. Такое не каждый день бывает, — сказал я. — А может, кофе хочешь?

— Ээ… вообще-то, ладно… выпью шампанского.

Он сделал первый глоток с таким видом, будто совершал тяжкий грех, и я подумал, что, несмотря на все свои хитрости, в душе он все же остается конформистом.

Вопреки обыкновению, сегодня Джереми попытался придать одежде небрежность. На нем была шерстяная клетчатая рубашка, вязаный галстук и новый голубой свитер. Наверное, мой вид — расстегнутые воротнички и манжеты, небритый подбородок — внушил ему ужас, но виду он не подал. Как всегда, собираясь с мыслями, он обвел взглядом всю комнату, начав с потолка.

— Ты видел… э… Джеймса Нора?

— Видел.

Я усадил его за кухонный стол на кожаный диван и, взяв бутылку, сел рядом.

— Он наслаждается семейным союзом в Камден-Хилле.

— О! — сказал Джеремй.

Я усмехнулся.

— Однажды миссис Нор без предупреждения нагрянула к нему. Раньше она там не бывала. А тут увидела дружка Джеймса и поняла, что ее сынок — гомосексуалист.

— О! — воскликнул Джереми, до которого наконец дошло что к чему.

Я кивнул.

— Так что на потомство рассчитывать не приходилось.

— Вот почему она вспомнила об Аманде. — Он вздохнул и снова отхлебнул шампанского. — А ты уверен, что он гомосексуалист? Он что, сам это сказал?

— Считай, что так. Понимаешь, я гомосексуалистов знаю — сам когда-то жил у такой парочки.

Смутившись, Джереми уткнулся носом в стакан, а я подумал о Данкане и Чарли, у которых жил целых три года. Чарли был старше Данкана — взрослый человек сорока с лишним лет, обстоятельный, трудолюбивый и добрый. Для меня Чарли был всем — отцом, дядей, защитником. Данкан был болтун и склочник, но с ним было весело. Ни один из них никогда не пытался привить мне собственные пороки.

Постепенно Данкан становился менее болтливым и более склочным и с ним было уже не так весело. Однажды он влюбился в кого-то другого и ушел из дома. Чарли сильно горевал и был безутешен. Он обнимал меня за плечи, прижимал к себе и плакал, и я тоже плакал над несчастьем Чарли.

Меньше чем через неделю приехала моя мать — она как смерч ворвалась в комнату.

— Ты же понимаешь, Чарли, дорогуша, — затараторила она, — что теперь, когда Данкана нет, Филип больше не может оставаться у тебя. Посмотри только, милый, в каких ужасных он растет условиях! Сам видишь, миленький, он ни минуты не может больше здесь оставаться, — Она взглянула на меня — такая же веселая, но более хрупкая, чем раньше, и менее красивая, — Иди собирайся, Филип, милый. Мы едем в деревню.

Чарли пошел в маленькую, похожую на коробку, комнату, которую они с Данканом выстроили для меня в углу фотостудии. Я сказал ему, что не хочу уезжать.

— Твоя мама права, малыш, — возразил он. — Пора тебе уезжать. Нужно сделать, как она говорит.

Он помог мне собраться и на прощанье подарил одну из своих фотокамер. Вся моя жизнь изменилась в один день. В тот же вечер я научился вычищать лошадиные фургоны, а на следующее утро начал ездить верхом.

— Список обитателей Сосновой Сторожки привез? — спросил я Джереми, отхлебнув шампанского.

— Ну конечно, — с облегчением ответил он, вновь почувствовав под ногами твердую землю. — Вот… — Он развернул листок бумаги. — Если твоя мать была здесь тринадцать лет назад, ее соседями были либо бойскауты, либо телевизионщики, либо музыканты. Но я узнал, что телевизионщики бывали там наездами. А вот музыканты жили постоянно. Это были… ээ… они исполняли экспериментальную музыку, уж не знаю, что это значит.

— Шума много, толку мало…

Он весело взглянул на меня.

— Агент по продаже недвижимости помнит, как они пережгли электропроводку. Он считает, что они все время были под кайфом… принимали наркотики. Может быть, среди них… была… ээ… и твоя мать?

— Бойскаутов можно исключить, — сказал я, поразмыслив. — Вряд ли мать была с ними. Музыканты… Правда, у них были наркотики, но чтобы мать была в компании неудачников… Нет, она никогда не оставляла меня с такими людьми., впрочем, и с музыкантами тоже. — Я снова задумался. — Хотя, если уже тогда она стала настоящей наркоманкой, наверное, ей было все равно. Но комфорт она любила. — Я вновь замолчал. — Думаю, нужно начать с телекомпании. Там, по крайней мере, могут сказать, какую тогда готовили программу и кто над ней работал. У них обязательно должны остаться записи.

Лицо Джереми выразило самые разнообразные чувства — от недоверия до потрясения.

— Э-э… — сказал он, — я хотел кое-что узнать… Не знаю, правда…