— Кажется, я начинаю понимать, в чем дело.
— Слушайте далее, — продолжал Сэгин. — Вода после этого начинает искать себе выход из моря; первая брешь положит начало излиянию. Вода мало-помалу выроет себе широкое русло и выльется вся. Конечно, на это потребуются многие века. Дно бывшего моря совершенно высохнет, и геологи будут недоумевать по поводу такой впадины.
— Вы, значит, утверждаете, что долины между Андами и Скалистыми горами — места высохших внутренних морей?
— Я в этом убежден.
— Ив самом деле, до сих пор ведь существует такое море, — сказал Генрих.
— Большое Соленое озеро? Да, конечно. Вернее, целая система озер, ручьев и речек, соленых и пресных. Эту водную систему со всех сторон плотно окружают горы и холмы, так что воды ее не имеют никакого сообщения с океаном.
— Но почему же оно не исчезает?
— Прежде всего потому, что это озеро расположено не особенно высоко. Обмен паров между ним и океаном существует равномерный, следовательно, оно не переполняется и не изливается. Моря Каспийское, Аральское и Мертвое представляют то же явление и не противоречат моей теории. Берега Соленого озера плодородны благодаря обилию дождей, но дожди эти обязаны своим происхождением испарению собственных его вод.
— Как! Неужели вы хотите сказать, что испарения из океана не доходят до внутренних частей материка?
— Я не утверждаю этого вполне, так как иначе в пустынях никогда бы не шел дождь. Иногда в сильную бурю облака могут быть занесены с океана далеко в глубь страны; но большею частью они только краем касаются отдаленных внутренних частей материка. Масса паров, поднимающаяся над Тихим океаном и направляющаяся на запад, изливается тут же на берегу; пары же, которые находятся в высших слоях атмосферы, минуют береговые хребты гор и проникают дальше, но тут задерживаются хребтом Сиерра-Невада. Они сгущаются и возвращаются к океану по течению рек Сакраменто и Сан-Хоакино, частью и Колорадо. Наконец последние остатки паров скудно орошают самые возвышенные склоны гор. Вот вам объяснение происхождения рек и речек, а также оазисов, которые скрашивают ужасную пустыню. Пары из Атлантического океана подвергаются той же участи, проходя через Аллеганские горы. Сгустившись, они падают дождем в долины Огио и Миссисипи. С какой стороны ни посмотришь, плодородие на нашем материке уменьшается с приближением к центру. Это объясняется, конечно, недостатком воды. Во многих местах, где еле пробивается трава, сама почва богата удобрениями. Не так ли, доктор?
— Совершенно справедливо, — сказал доктор Рихтер, — этой благодатной почве только и недостает небесной влаги. Как только является малейшее орошение, растительность делается роскошнейшей. Господин Галлер мог заметить это, проезжая по течению Дель-Норте. То же замечается в бывших испанских поселениях по течению Гилы.
— Кстати, — спросил Генрих, — не можете ли вы мне сказать, почему испанские сооружения были покинуты на произвол судьбы? Мне никогда не приходилось слышать о причине падения этих прекрасных колоний.
— О, — горячо воскликнул Сэгин, — причина коренится в неспособности испанской нации к колонизации! Нужно, чтобы явилось племя настойчивое, не избалованное удобствами и прелестями жизни, способное выдерживать борьбу. А потомки Кор-теца оказываются бессильными перед энергией апахов, навагоев и команчей, когда-то побежденных их славным предком. Посмотрите на испанские владения в Соноре, Чигуагуа — они почти обезлюдели! Посмотрите на Новую Мексику — население ее терпит ежегодные нападения со стороны индейцев. Однако доктор делает мне знак. Правда, мы достаточно наговорились, и я по солнцу вижу, что пора нам в путь. На лошадей — и вперед! Дождя давно не было, и потому можно ехать берегом, а иначе, милый Генрих, пришлось бы горами сделать лишних пятнадцать миль. Держитесь ближе к скалам и следуйте по моим пятам: ваши товарищи знают, что каждый шаг должен быть рассчитан в этих проходах.
Солнце было близко к закату, когда наш маленький отряд добрался до лагеря охотников за черепами. Появление его не вызвало в лагере никакого волнения. Каждый продолжал заниматься своим делом, не оказывая вновь прибывшим никаких особых знаков почтения или уважения.
Генрих устал от продолжительной езды; он разостлал одеяло и сел, прислонившись к дереву; но, несмотря на утомление, не мог сразу заснуть: настолько заняла его новая обстановка. Ему казалось, что он видит перед собой картину, изображающую ночлег разбойников в ущельях Абруццо.