Сочинения в трех томах. Том 2

— Сожалею о промахе, капитан! Так хотелось раздробить череп рыжему дьяволу или всадить ему пулю в брюхо. Он дешево отделался.

— Гверильяс все-таки наказан: вы прострелили ему руку!

— Увы, я промахнулся. Но, я вижу, вы ранены, капитан? Вам дурно?

— Пустяки! Не опасно, — пролепетал я, шатаясь. — Чуточку ослабел от потери крови. Умоляю вас, позаботьтесь о моем коне, он там… там… Приведите Моро! — Ия потерял сознание.

Когда я пришел в себя, Моро стоял возле. Раны мои были перевязаны. Любитель ботаники изорвал на бинты свою рубашку. Квакенбосс приводил меня в чувство, усердно поливая водой из ботфорта.

Кое-как с помощью Квакенбосса я взобрался на лошадь и с трудом удержался в седле. Мы поехали в селение. Лошадь вел мой спутник.

Тропинка пролегала вблизи гасиенды. Ночь укрывала меня.

Так лучше. Мой жалкий вид мог вызвать бесполезную тревогу. В пути мы не встретили ни души, и через полчаса я был в безопасности в доме алькада.

Глава L

ОБРЕЧЕННЫЕ

Невеста верна мне. Как я мог хотя бы на минуту в ней усомниться? Впредь обуздаю свои подозрения.

Сейчас я тревожился за безопасность Изолины.

Перед самым выступлением американцев из селения в окрестностях гасиенды появился Ихурра со своей шайкой. Стратегический план нашего штаба был, очевидно, ему известен. Слухи, переданные Уитлем, оправдались.

На форт прибыл новый главнокомандующий. Три четверти оккупационной армии вошли в состав экспедиционного корпуса, который направлялся в Вера-Круц. Честолюбивый начальник подбирал лучшие полки и включил рейнджеров в списки своего корпуса. Однако большинство солдат предпочитало остаться с храбрым ветераном, столько раз водившим нас к победе. Так думал Уитлей, так рассуждал и я. То же можно сказать о Холлингсворте, хотя у него были особые основания помедлить на берегах Рио-Гранде: красотка Кончитта удерживала его!

Американский корпус уже выступил. Пехота и кавалерия двинулись к Рио-Бразос, Сант-Яго и Тампико, где они должны были погрузиться на барки, чтобы плыть на юг. Все участники экспедиции получили соответствующие приказания.

Окончательно покидать Рио-Гранде мы не собирались, но нам было предписано в целях сокращения фронта эвакуировать не только поселок, но и соседний городок, где стояла целая дивизия; теперь на пятьдесят миль в окружности не останется ни одной нашей части. Возможно, что в это глухое селение уже никогда не заглянет американский солдат.

Одна мысль об этом приводила меня в глубокое уныние.

Я не сомневался, что противник в курсе наших передвижений. Окрестное население, например, знало о завтрашнем выступлении и с каждым часом глядело неприветливее. Открытая враждебность жителей уже вызвала несколько конфликтов.

Наши друзья — аянкиядо — получили анонимные письма с угрозами всякого рода, вплоть до конфискации имущества. Даже алькад не был застрахован от подобных посланий.

Все это меня волновало. По слухам, повсюду, где мы останавливались, уже циркулировали «черные списки» с именами наших доброжелателей. Тщетно ломал я голову, как обеспечить безопасность Изолины на время моего отсутствия.

Может, Холлигсворту удастся арестовать Ихурру? Я послал его в погоню за ним с небольшим отрядом и с нетерпением ждал теперь возвращения товарища.

Из раздумья меня вывел голос Уитлея.

— В чем дело, лейтенант?

— Вас спрашивает какой-то симпатичный мальчуган.

Он ввел Чипрео.

Мальчик протянул мне конверт. Я его вскрыл: в нем оказалась веточка можжевельника, на коре которого было нацарапано: «Тиуа!»

Я понял.

Туземцы называют можжевельник «Тиуа». В устах женщины это словечко звучит по-испански как «Ваша!», «Твоя!» или «С тобой!».

— Всё? — спросил я. — Больше тебе ничего не передавали?

— Нет, сеньор капитан, мне приказано только узнать, благополучно ли вы доехали.

Я разломал веточку, кусочек с начертанием «Тиуа!», спрятал на груди, а на другой нацарапал «Твой!» и, прижав к губам, передал Чипрео.

В полночь вернулся с разведки Холлингсворт с рейнджерами. Они никого не встретили.

Глава LI

ВЫСТУПЛЕНИЕ В ПОХОД

Лунная ночь сменилась робким мерцанием зари. Звуки труб разбудили рейнджеров.

В бледных лучах рассвета сновали люди, выводившие лошадей. Горнист скомандовал: «В седло!» Рейнджеры выстраивались на площади, готовясь к выступлению.

В центре — наш единственный фургон, запряженный цугом мулами. В нем багаж и раненые.

Барабанщик скрестил палочки над барабаном.

В последний раз поднялся я на азотею и окинул взглядом площадь. Кони фыркали и прядали ушами, всадники свертывали плащи. Часть рейнджеров уже села на лошадей, другие только седлали коней, некоторые подкреплялись вином на пороге кабачка. Звенели прощальные кружки.

Но в селении мы оставляли не только друзей: за решетками окон и на порогах притаились злорадные туземцы, кутаясь в сарапе, бродили угрюмые леперо, прячась по углам и бросая свирепые взгляды из-под широкополых шляп. Большинство леперо примкнуло к гверилье, но и оставшихся было достаточно, чтобы омрачить картину выступления. Девушки глядели испуганно.