Содом и Гоморра

Княгиня Щербатова была весьма богата, на всякую премьеру она брала большую ложу в бенуаре, куда, с одобрения г-жи Вердюрен, она приглашала «верных» и никогда никого постороннего. Все указывали друг другу на эту загадочную и бледную даму, которая постарела, не поседев, и стала даже более румяной, как некоторые растущие на шпалерах плоды, сморщенные и долго не портящиеся. Вызывали удивление ее могущество и ее скромность, ибо, являясь всегда в обществе академика Бришо, знаменитого ученого — Котара, известнейшего пианиста своего времени, позднее — г-на де Шарлюса, она все же нарочно старалась достать ложу, которая менее была бы на виду, сама оставалась в глубине ее, не обращала внимания на зрительный зал, жила только для маленькой кучки, которая еще до конца спектакля удалялась вслед этой странной властительнице, не лишенной своеобразной красоты — робкой, обаятельной и блеклой. Но если г-жа Щербатова не глядела на публику, оставалась в тени, то только потому, что она старалась забыть, что существует живой мир, который она страстно хотела, но не могла узнать. Кружок, собиравшийся вокруг нее в ложе бенуара, был для нее тем, чем для некоторых животных является перед лицом опасности неподвижность, напоминающая смерть. Тем не менее страсть к новизне и ко всему необычному, терзающая светских людей, имела своим следствием то, что этой таинственной незнакомке они стали уделять больше внимания, чем знаменитостям, которые сидели в передних ложах и к которым все приходили в гости. Они воображали, что она — совсем иная, чем женщины, знакомые им, что необыкновенный ум в сочетании с проницательностью и добротой удерживают подле нее этот маленький круг выдающихся людей. Княгиня, когда с ней о ком-нибудь заговаривали или кого-нибудь ей представляли, бывала вынуждена притворяться и проявлять величайшую холодность, чтобы сохранить в силе выдумку, будто свет внушает ей отвращение. Однако при поддержке Котара или г-жи Вердюрен некоторым все же удавалось познакомиться с ней, и ее упоение от этих новых знакомств достигало таких пределов, что она забывала сказку о добровольно избранном отшельничестве и безоглядно расточала себя ради нового пришельца. Если он был слишком незначителен, все удивлялись. «Как странно, что княгиня, которая ни с кем не хочет знакомиться, делает исключение для этого человека, столь незначительного». Но такие знакомства, оказывавшиеся небесплодными, были редки, и княгиня продолжала жить, замкнувшись в узком кругу «верных».

Котар говорил гораздо чаще: «Я увижу его в среду у Вердюренов», чем: «Я увижу его во вторник в Академии». Недаром он о средах говорил как о занятии столь же важном и столь же неизбежном. Впрочем, Котар был один из тех людей, знакомства с которыми не особенно добиваются и которые считают таким же непременным долгом откликнуться на какое-либо приглашение, как если бы оно представляло собой приказ, наподобие повестки в воинское присутствие или в суд. Чтобы он «пропустил» среду у Вердюренов, требовалось приглашение к пациенту очень серьезному, причем серьезность случая зависела скорее от общественного положении больного, чем от опасности болезни. Ибо Котар, хотя и добродушный человек, отказывался от прелестей среды не ради рабочего, разбитого ударом, а ради насморка министра. Да еще и в этом случае он говорил жене: «Хорошенько извинись за меня перед госпожой Вердюрен. Предупреди, что я приеду с опозданием. Это превосходительство могло бы выбрать другой день, чтоб простудиться». Однажды в среду, когда их старая кухарка порезала себе вену на руке, Котар, уже надевший смокинг, чтобы ехать к Вердюренам, пожал плечами на робкий вопрос своей жены — не сможет ли он перевязать раненую: «Да не могу же я, Леонтина, — жалобно воскликнул он, — ведь ты же видишь, что я в белом жилете». Чтобы не раздражать мужа, г-жа Котар поскорее послала за старшим врачом клиники. Последний, чтобы скорее к ним попасть, нанял экипаж, а так как он подоспел как раз в тот момент, когда карета Котара, направлявшегося к Вердюренам, выезжала из ворот, в которые должен был въехать экипаж врача, то целых пять минут ушло на всякие передвижения вперед и назад. Г-же Котар было неловко, что старший врач клиники увидит своего учителя в полном параде. Котар бранился по поводу этой задержки, впрочем, может быть, и под влиянием укоров совести, и уехал в отвратительном расположении духа, которое смогли рассеять только наслаждения, ожидавшие его на среде у Вердюренов.