В Сен-Пьер-дез-Иф в наше купе села ослепительная молодая девушка, — к несчастью, не принадлежавшая к маленькой кучке «верных». Я глаз не мог отвести от ее кожи, напоминавшей лепестки магнолии, от ее черных глаз, от ее замечательно сложенного тела, от ее высокого стана. Через какую-нибудь секунду она пожелала открыть окно, так как в купе было несколько душно, а так как один только я был без пальто, то, не желая спрашивать позволения у всех, она голосом быстрым, свежим и веселым сказала мне: «Мосье, это вам не будет неприятно — воздух?» Мне хотелось бы ответить ей: «Поезжайте с нами к Вердюренам», или «Скажите мне ваше имя и ваш адрес». Я ответил: «Нет, мадмуазель, воздух мне не помешает». А потом, не двигаясь с места, она опять спросила: «Дым не будет беспокоить ваших друзей?» — и зажгла папиросу. На третьей станции она быстро соскочила. На другой день я спросил Альбертину, кто бы это мог быть. Ибо я, считая подобно глупцу, что можно любить что-нибудь одно, и ревнуя Альбертину к Роберу, успокоился теперь насчет женщин. «Мне бы так хотелось встретиться с ней!» — воскликнул я. — «Успокойтесь, — ответила Альбертина, — встретиться всегда удается». В данном случае она ошиблась, я больше никогда не встречал эту красивую девушку с папиросой и не узнал, кто она. Впрочем, мы увидим, почему мне надолго пришлось отказаться от поисков. Но я ее не забыл. Часто, когда я вспоминаю о ней, мной овладевает страстное желание. Но этот возврат желания заставляет нас думать о том, что если мы хотим испытать прежнее удовольствие от встречи с этой девушкой, то надо было бы вернуться к году, отделенному от нас промежутком в десять лет, в течение которых девушка уже поблекла. Можно иногда вновь встретиться с человеком, но нельзя уничтожить время. Все это — вплоть до того дня, непредвиденного и печального, словно зимняя ночь, когда мы уже не ищем встречи ни с этой девушкой, ни с какой бы то ни было другой, когда встреча даже испугала бы нас. Ибо мы уже не чувствуем себя ни достаточно привлекательными, чтобы нравиться, ни достаточно сильными, чтобы любить. Это, разумеется, не значит, что мы становимся бессильны, в собственном смысле этого слова. А что до любви, то мы любили бы теперь так, как никогда. Но мы чувствуем, что это начинание слишком рискованное по тем малым силам, которые у нас еще сохранились. Вечный покой уже дает о себе знать, внося в нашу жизнь такие моменты, когда мы не в силах ни выйти из дому, ни начать разговор. Не ошибиться ступенью — это такая же удача, как успешный исход сальто-мортале. И показываться в этом виде девушке, которую любишь, хотя бы даже лицо и осталось таким же молодым, а волосы были все так же белокуры, как в пору юности! Мы уже не можем идти в ногу с молодостью и не рискуем так сильно утомляться. Тем хуже, если плотские вожделения усиливаются, а не ослабевают. В угоду им мы зовем женщину, которой не будем стараться нравиться, которая лишь на один вечер разделит наше ложе и которую мы больше никогда не увидим.