Содом и Гоморра

— По-видимому, о скрипаче все еще нет никаких известий, — сказал Котар. Действительно, злободневным событием в маленьком клане являлось исчезновение любимого скрипача г-жи Вердюрен. Скрипач, отбывавший воинскую повинность вблизи Донсьера, три раза в неделю приезжал обедать в Ла-Распельер, так как получал отпуск на вечер. Но третьего дня «верные» в первый раз никак не могли найти его в поезде. Пришлось предположить, что он на него опоздал. Но напрасно г-жа Вердюрен посылала лошадей и к следующему, наконец — к последнему поезду, — экипаж вернулся пустой. «Его, наверно, посадили под арест, нельзя иначе объяснить его отсутствие. Ну, конечно, ведь вы же знаете, в военном деле для этого достаточно какого-нибудь сердитого фельдфебеля». — «Для госпожи Вердюрен, — сказал Бришо, — если он пропустит и сегодняшний вечер, это будет тем более убийственно, что у нашей любезной хозяйки именно сегодня в первый раз обедают соседи, которые сдают им Ла-Распельер, — маркиза и маркиз де Камбремер». — «Сегодня вечером, маркиза и маркиз де Камбремер! — воскликнул Котар. — Да я решительно ничего не знал об этом. Конечно, я так же, как все вы, знал, что они должны приехать, но я не звал, что так скоро. Чорт возьми, — сказал он, оборачиваясь ко мне, — что я вам говорил: княгиня Щербатова, маркиз и маркиза де Камбремер. — И, повторив эти имена, мелодией которых он упивался, прибавил: — Видите, у нас недурно получается. Во всяком случае вы для начала попадаете в самую гущу. Компания будет исключительно блестящая. — И, повернувшись к Бришо, он прибавил: — Хозяйка должна быть в ярости. Как раз кстати, что мы приедем ей на подмогу». С тех пор как г-жа Вердюрен жила в Ла-Распельер, она притворилась перед своими «верными», что ее в самом деле приводит в отчаяние необходимость один раз пригласить к себе владельцев имения. Благодаря этому, — так она говорила, — удастся добиться более выгодных условий на будущий год, и делает она это только из корыстных побуждений. Но, по ее словам, обед с людьми, которые не принадлежат к их маленькой кучке, внушал ей такой ужас, представлялся ей чем-то столь чудовищным, что она все время его откладывала. Впрочем, он немного пугал ее именно по тем причинам, о которых она громогласно возвещала, — правда, преувеличивая их, — хотя с другой стороны он приводил ее в восторг по мотивам снобизма, которые она предпочитала скрывать. Таким образом, наполовину она была искренней, считая маленький клан одним из тех человеческих объединений, на создание которых нужны многие века, и чем-то столь исключительным, что дрожала при мысли о возможности появления в нем этих провинциалов, которые, будучи незнакомы с тетралогией и «Мейстерзингерами», не сумели бы исполнить свою партию в концерте общего разговора и, приехав к Вердюренам, были бы в состоянии погубить одну из этих чудесных сред, несравненных и хрупких шедевров, подобных произведениям из венецианского стекла, которые могут разбиться от одной фальшивой ноты. «К тому же они должно быть как нельзя более антидрейфусары и поклонники военщины», — сказал г-н Вердюрен. — «Ну, что касается этого, то мне все равно, уж слишком долго все говорят об этой истории», — ответила г-жа Вердюрен, которая, будучи истинной дрейфусаркой, все-таки желала бы блеском своего дрейфусарского салона заслужить признание света. А дрейфусарство одерживало победы в мире политическом, но не светском. Лабори, Рейнак, Пикар, Золя оставались для людей светских своего рода изменниками, которые могли только отдалить их от маленького кружка. Недаром после этого вторжения в область политики г-жа Вердюрен стремилась вернуться к искусству. К тому же разве д'Энди, Дебюсси не играли «плохую» роль в «деле»? «Что касается дела, нам стоит только посадить их вместе с Бришо, — сказала она (так как профессор был среди «верных» единственным, кто стал на сторону генерального штаба, вследствие чего он сильно опустился во мнении г-жи Вердюрен). — Не обязаны же мы вечно говорить о деле Дрейфуса. Нет, главное — это то, что Камбремеры для меня невыносимы». Что касается «верных», в такой же мере подстрекаемых тайным желанием познакомиться с Камбремерами, в какой они были введены в обман притворством г-жи Вердюрен, уверявшей, что ей так неприятно будет их принимать, они в разговоре с ней каждый день возвращались к тем низменным аргументам, которые она сама приводила в пользу этого приглашения, старались сделать их неотразимыми. «Решитесь раз навсегда, — повторял Котар, — и вы добьетесь льготных условий, они будут оплачивать садовника, а вы будете наслаждаться лужайками. Ради всего этого стоит поскучать один вечер. Я говорю только в ваших интересах», — прибавлял он, хотя сердце и забилось у него, когда однажды экипаж г-жи Вердюрен, где он сидел вместе с ней, повстречался с экипажем старой г-жи де Камбремер, и хотя он чувствовал себя униженным в глазах железнодорожных служащих, когда на станции оказывался рядом с маркизом. В свою очередь Камбремеры, живя слишком далеко от течений светской жизни и даже не подозревая, что некоторые изысканные дамы с известным уважением отзываются о г-же Вердюрен, воображали, что это — особа, которая может быть знакома с одной только богемой, пожалуй, даже не состоит в законном браке, а из людей «породистых» за всю жизнь увидит только их. Они лишь по необходимости решили отобедать у нее, чтобы остаться в хороших отношениях с жилицей, которая еще в течение многих сезонов будет возвращаться, как они надеялись, — особенно с тех пор, как в прошлом месяце узнали, что ей в наследство досталось столько миллионов. Молчаливо и без шуток дурного тона готовились они к роковому дню. «Верные» уже больше не надеялись, что он когда-нибудь настанет, столько уже раз г-жа Вердюрен назначала дату этого обеда, вечно менявшуюся. Целью этих обманчивых решений было не только выставить напоказ ту досаду, которую ей причиняла мысль об этом обеде, но также держать в напряжении членов маленького кружка, живших по соседству и порою склонных к тому, чтобы «сбежать». Не то, чтобы хозяйка догадывалась, что «торжественный день» будет им так же приятен, как и ей самой, но, убедив их в том, что для нее этот обед — самое страшное бремя, она могла взывать к их преданности. «Вы же не оставите меня одну с этими китайскими болванами. Наоборот, мы должны быть в сборе, чтобы вынести скуку. Конечно, мы совсем не сможем говорить о том, что нас интересует. Это будет неудачная среда, что тут поделаешь».