Содом и Гоморра

Местный состав еще не прибыл, но виден был ленивый и медлительный клуб дыма, который он оставлял за собой по дороге: теперь этот дым, превратившийся, в сущности, в неповоротливое облако и ни на что больше не способный, медленно взбирался по зеленым склонам утеса Крикто. Наконец, после дыма, стремившегося теперь не вперед, а вверх, медленно подъехал и поезд. Пассажиры, собиравшиеся в него сесть, отошли, давая ему место, зная, что имеют дело с добродушным и даже отчасти человечным существом, которое, словно велосипед у новичка, движется по снисходительной подсказке начальника вокзала, под неусыпной опекой машиниста, так что не рискует ни на кого наехать и остановится там, где полагается.

Телефонный звонок Вердюренов объяснялся моей запиской и пришелся как нельзя кстати, тем более что по средам (а послезавтра как раз была среда) г-жа Вердюрен, где бы она ни оказалась, в Распельере или в Париже, давала большой обед, о чем я не знал. У госпожи Вердюрен это называлось не «обед», а «среда». Каждая среда была произведением искусства. Зная, что ее средам нет равных, г-жа Вердюрен замечала тончайшие различия между ними. «Последняя среда недотягивала до предыдущих, – говорила она. – Но сдается мне, что следующая будет самой удачной за все время». Иногда доходило до того, что она замечала: «Эта среда была недостойна остальных. Зато к следующе я приберегаю для вас потрясающий сюрприз». В последние недели парижского сезона перед отъездом за город Хозяйка возвещала конец средам. Это был повод подхлестнуть верных: «Осталось только три среды, осталось только две, – говорила она таким тоном, словно близится конец света. – Не пропустите следующую, заключительную, среду». Но заключительность оказывалась мнимой, потому что Хозяйка предупреждала: «Теперь официально сред больше не будет. Сегодняшняя была последней в году. Но я все равно буду по средам дома. Будем проводить среды в своем кругу, и кто знает, может быть, эти скромные интимные среды окажутся даже приятнее». В Распельере среды неизбежно оказывались скромнее; встречая кого-нибудь из приезжавших на время друзей, их приглашали на вечер, так что чуть не каждый день превращался в среду. «Я плохо помню имена приглашенных, но знаю, что среди них госпожа маркиза де Камамбер», – сказал мне лифтер; наши объяснения касательно Камбремеров не сумели прочно вытеснить из его памяти название сыра, привычные и осмысленные звуки слова «камамбер» приходили на помощь юному служащему, когда ему не удавалось вспомнить трудное имя, и он тотчас же с облегчением их подхватывал, причем не от лени, не оттого, что память об ошибке оказалась неистребима, а оттого, что они удовлетворяли его потребность в логике и ясности.