Согласие. Мне было 14, а ему – намного больше

Порнографическое содержание некоторых отрывков, слегка припорошенное налетом утонченной культуры и стилистическим мастерством, вызывало у меня рвотный рефлекс. Например, я застряла на абзаце, описывающем, как во время путешествия в Манилу Г. отправился на поиски «свежих попок». «Маленькие мальчики одиннадцати-двенадцати лет, которых я привожу в свою постель, весьма пикантны», – писал он после этого.

Я задумалась о тех, кто его читает. Мне вдруг представились отвратительные старикашки – которых я тут же наградила абсолютно отталкивающей внешностью, – возбужденные этим описанием юных тел. Став одной из героинь романов Г., этих его черных записных книжек, может, и я тоже буду объектом рукоблудия его читателей-педофилов?

Если Г. действительно извращенец, о чем мне так часто говорили, абсолютный подонок, который по цене авиабилета на Филиппины устраивает оргии с одиннадцатилетними мальчиками, заглаживая свои поступки обычной покупкой портфеля, неужели все это и меня делает монстром?

Я сразу же попыталась отогнать эту мысль. Но яд уже проник внутрь и начал растекаться по телу.

* * *

На часах 8:20. Трижды за эту неделю я не смогла переступить порог коллежа. Вставала, принимала душ, одевалась. Залпом выпивала чай, надевала рюкзак, спускалась вниз по лестнице дома моей матери (Г. пока еще не вернулся). Во дворе дома все шло хорошо. Но на улице становилось хуже. Я боялась взглядов прохожих, боялась столкнуться с кем-то из знакомых, с которыми надо будет заговорить. С соседом, продавцом, одноклассником. Шла, вжимаясь в стены, выбирала самые запутанные маршруты и самые безлюдные улицы. Каждый раз, увидев свое отражение в витрине, я съеживалась и с величайшим трудом заставляла себя двигаться дальше.

Но сегодня я почувствовала себя полной решимости, собранной, сильной. Нет, в этот раз я не поддамся панике. Но как только я оказалась на пороге коллежа, у меня перед глазами развернулась эта картина. Сначала прячущиеся в тени церберы, проверяющие пропуска учеников. Затем десятки спин, толкающих рюкзаками друг друга, стремящихся попасть в этот шумный улей, и неразбериха центрального двора. Кишащий и враждебный рой. Так не пойдет. Я развернулась и пошла обратно по улице по направлению к рынку. Запыхавшаяся, с колотящимся сердцем, вспотевшая так, будто совершила преступление. Виновная и беззащитная.

Убежищем мне служило местное кафе, откуда я не вылезала все то время, которое проводила вне гостиничного номера. В нем я могла сидеть часами, и никто меня не тревожил. Официант был ненавязчив. Он только наблюдал, как я исписываю свой дневник или молча читаю в разношерстной компании немногочисленных завсегдатаев бара. Ни разу не сказал ничего лишнего. Не поинтересовался, почему я не на занятиях. Не предложил заказать еще что-нибудь, кроме чашки кофе и стакана воды, даже если я просиживала три часа подряд в этом прохладном и уединенном помещении, где звуки пинбол-автомата периодически прорывались сквозь позвякивание стаканов и чашек.

Мое дыхание начинает выравниваться. Мне нужно прийти в себя. Отдышаться. Подумать. Принять решение. Попробовала наспех набросать пару фраз в блокноте. На большее меня не хватило. Какая досада – жить с писателем и полностью лишиться вдохновения.

На часах 8:35. В трех улицах отсюда прозвенел звонок. Ученики поднялись по лестнице, расселись по парам, разложили тетради и пеналы. Учитель вошел в класс. Все затихли, пока он проводит перекличку. Дойдя до конца журнала, он произнес мое имя, даже не посмотрев в глубь класса. «Отсутствует, как всегда», – устало сказал он.

* * *

После возвращения Г. дверь нашего гостиничного номера начали осаждать экзальтированные особы. Их рыдания доносились с лестничной площадки. Иногда они подсовывали записки под коврик. Однажды вечером он вышел к одной из них и закрыл за собой дверь, чтобы я не слышала разговора. Крики, жестикуляция, затем сдавленные рыдания, шепот. Все хорошо, ему удалось урезонить эту валькирию, умчавшуюся отсюда вниз по лестнице.

Когда я попросила Г. объясниться, он сказал, что это поклонницы, проследившие за ним по улице или каким-то образом сумевшие узнать его адрес, скорее всего, у издателя, который не слишком-то заботился о его спокойствии (нашел на кого все свалить).

Затем он объявил мне, что снова уезжает, на этот раз в Брюссель, куда его пригласили на автограф-сессию и поучаствовать в книжной ярмарке. Я осталась в гостинице, одна, снова. Но спустя два дня, идя по улице с подругой, я заметила его прогуливающимся по противоположному тротуару рука об руку с молоденькой девочкой. Я машинально развернулась в другую сторону, пытаясь отогнать это видение. Этого не может быть. Он в Бельгии, он поклялся.

* * *