Согласие. Мне было 14, а ему – намного больше

Я познакомилась с Г. в возрасте тринадцати лет. Любовниками мы стали в мои четырнадцать, теперь мне пятнадцать, и мне не с чем сравнивать, так как других мужчин я не знала. Тем не менее во время наших свиданий я довольно быстро стала замечать постоянные проблемы, возникавшие у Г. с эрекцией, его суетливые попытки ее поддерживать (стоило мне отвернуться, он с остервенением стимулировал себя рукой), все более механический характер наших занятий любовью, тоску, которую они навевали, страх быть подвергнутым малейшей критике, практически полную невозможность разжечь в нем страсть, которая позволила бы не только вырваться из рутины, но и увеличить получаемое мной удовольствие. С тех пор как я прочитала запрещенные книги, в которых автор бахвалился своей коллекцией любовниц и подробностями путешествия в Манилу, какой-то липкий и грязный налет начал омрачать каждую секунду нашей близости, в которой я больше не видела ни малейшего следа любви. Я чувствовала себя униженной и как никогда одинокой.

Однако наша история все еще была уникальной и прекрасной. Чем чаще он мне это повторял, тем больше я верила в ее возвышенный характер. Стокгольмский синдром – это не выдумки. Почему четырнадцатилетняя девочка не может любить мужчину старше ее на тридцать лет? Я сотни раз задавала себе этот вопрос. Не видя, что он изначально был неправильно сформулирован. Следовало задаваться вопросом о природе не моего увлечения, а его.

Все выглядело бы совершенно иначе, если бы в том же возрасте я влюбилась в пятидесятилетнего мужчину, который, презрев все моральные устои, не устоял бы перед моей юностью. Который, имея опыт отношений с женщинами своего возраста в прошлом, не смог бы противостоять внезапно нахлынувшему чувству и в первый и единственный раз в жизни влюбился в девочку-подростка. Да, в этом случае наша история была бы возвышенной. Это было бы правдой, если бы я была той единственной, любовь к которой вынудила его нарушить закон. Если бы вместо этого Г. не прокручивал одну и ту же ситуацию сотни раз в своей жизни. Вероятно, она была бы уникальной и бесконечно романтической, если бы я была уверена, что я первая и единственная, словом, исключительный случай в его личной жизни. Как тут не простить все его прегрешения? Любви все возрасты покорны, это правда.

На самом деле, изучив образ жизни Г., я уже понимала, что в его страсти ко мне не было ничего нового. Она была удручающе банальной, следствием невроза, проявлявшегося в форме неконтролируемой зависимости. Может быть, я была самой юной из соблазненных им в Париже девочек, но в его книгах разворачивались истории и других пятнадцатилетних Лолит (на год старше, но какая разница). И если бы он жил в стране, менее заботящейся о правах несовершеннолетних, мои четырнадцать показались бы ему не столь интересными, как одиннадцать лет маленького мальчика с раскосыми глазами.

Г. был не таким, как все. Его профессией стало заниматься любовью только с невинными девочками и едва оперившимися мальчиками, чтобы в дальнейшем набросать об этом рассказы в своих книгах. Именно это и происходило в тот момент со мной, он завладел моей юностью в сексуальных и литературных целях. Благодаря мне он каждый день утолял запрещенную законом страсть и этой победой вскоре должен был триумфально бравировать в новом романе.

Нет, этот человек руководствовался вовсе не лучшими побуждениями. Он не был хорошим. Он был тем, кем нас всех пугали в детстве: людоедом.

Наша любовь была похожа на такой крепкий сон, что ничто, ни одно из немногих предостережений моих близких, не могло пробудить меня от него. Это был самый извращенный из кошмаров. Насилие, имени которому нет.

* * *

Чары рассеялись. Пришло время. Но ни один прекрасный принц так и не пришел мне на помощь, чтобы разрубить джунгли из лиан, все еще удерживавших меня в царстве тьмы. С каждым днем я все больше пробуждалась, открываясь навстречу новой реальности. Реальности, которую все еще не готова была полностью принять – она могла меня раздавить.

Но ни одно из своих сомнений я больше не пыталась скрыть от Г. Все, что я о нем узнала и что он пытался скрыть до сего момента, меня возмущало. Я пыталась понять. Что за удовольствие ему доставляет секс с малолетками в Маниле? И откуда эта потребность спать с десятью девочками одновременно, о чем он хвастался в своем дневнике? Кто же он, наконец, такой на самом деле?

Когда я пыталась добиться ответов, он уклонялся от них и переходил в нападение. Называл меня невыносимой спорщицей.

– А ты, ты-то кто такая со всеми своими вопросами? Современная версия инквизиции? А может, феминистка? Только этого не хватало!

С этих пор Г. ежедневно стал наседать на меня с одним и тем же упреком:

– Ты сошла с ума, не умеешь жить настоящим, как, впрочем, и все женщины. Женщины просто не способны наслаждаться текущим моментом, это заложено у них генах, как говорится. Вы хронически не удовлетворены, вечные заложницы истерии.

И вот уже нежные слова «мое милое дитя» и «моя прелестная школьница» отправлены в небытие.